Когда мы приезжаем к нему, он ведет меня в спальню, не заботясь о том, чтобы включить свет. Он обнимает меня за талию и целует в шею, спускаясь ниже. Я невольно таю. Мое разочарование улетучивается, и я превращаюсь под его руками в пластилин.
– Боже, в этом платье ты просто невероятна, – говорит он, развязывая узел у меня на шее. Ткань стекает на пол, как вода. – Ты ведь знаешь, что я тебя люблю, да?
Я поворачиваю голову, чтобы поцеловать его.
– Да.
Знай я, что это моя последняя счастливая ночь, я бы наслаждалась каждой секундой.
– А, привет. Это ты, – говорит Джорджи, открывая на следующий день входную дверь особняка «Блаженства».
Она изображает то, что можно было бы счесть улыбкой, но ее глаз это не касается. Она меня не очень-то приняла.
Нужно ускориться и найти Минди вторую пару, пока не кончился ее оплаченный месяц, так что пора оставить социофобию и подружиться с остальными матчмейкерами. Они могут научить, каких идиотов избегать, а за какими прекрасными экземплярами охотиться – потому что вчера я довольно жестко убедилась, что суждения мои не так точны, как я надеялась.
Сегодня на Джорджи белые джинсовые шорты и ажурная белая маечка под красным, как пожарная машина, кимоно. Она кивает, приглашая меня зайти, и отпускает дверь; та захлопывается сама. Когда Джорджи разворачивается, чтобы подняться по лестнице, на меня устремляет глаза огнедышащий дракон, вышитый между лопаток. Она когда-нибудь носит обычную одежду – или только белье, поменявшее назначение?
Я иду за ней по лестнице мимо нескольких узорчатых золотых бра и греческого вида статуи обнаженной женщины на площадке, потом по коридору. Джорджи открывает дверь в гостиную. Элисон, Зои и еще одна матчмейкер, бывшая на прошлом собрании, раскинулись на огромном коричневом стеганом кожаном диване посреди комнаты, заполненной одинаковыми столиками с одинаковыми вазами, полными орхидей. На стенах панели с эротичным темным узором под крокодила, прерывает их только картина над камином – похоже на Уорхола. Все это сразу не осмыслишь, и я невольно говорю глупость.
– Она ведь не настоящая, да? – спрашиваю я, указывая на картину.
– Почему бы ей не быть настоящей? – спрашивает Джорджи.
В голосе слышна насмешка.
– Потому что тогда она бы стоила, ну, миллионы.
– Подделки для нищебродов. Энди дружил с отцом одного из инвесторов «Блаженства».
Лучше бы я не раскрывала рта. Жизнь среднего класса на Манхэттене мучительна.
Джорджи устраивается в одном из кресел напротив дивана, я сажусь в такое же.
