— Отец Лександр, — тихо сказала Алена, — татей да душегубов у нас много. Сие все оттого?
— Оттого, Лексеюшка, оттого. Тошно жить смердам и холопам под кнутом боярским. Вот и убегают в леса, татями да лиходеями становятся. Невмоготу им терпеть такое боярское лихоимство… Живут в лесах по-звериному да по-звериному ж и людей грабят да убивают. Пить-есть-то надо! А в чем их вина? Они такие ж русские люди, их и к нашему войску прибилась немалая толика… Вразумлять надобно богатеев божьим словом. Надо им жить, как Христос завещал, как велят заповеди его. Меньшим черным людям тяготы не чинить, не измываться над ними. Вот и не будет душегубства. Эх, грехи наши тяжкие…
Пересвет помолчал, пошевелился, прислушался: вроде не спит малец.
— Я вот князя нашего, Митрея Ивановича, крепко почитаю, а по правде сказать, и люблю. За веру, за люд православный стоятель он добрый. Живота своего не щадит. А все ж он князь… Над черными людьми его тиуны да приставы вон как лютуют… Вот, даст бог, побьем мы ордынцев, от ханских поборов избавимся, а княжеский да боярский оброк все едино останется. Да-а, поди раскумекай, где правда в сей жизни, а где кривда. Бог-то отчего терпит такое злое лихо?
Пересвет задал этот вопрос не столько молодому ратнику, сколько самому себе, но ответа на него тоже не знал. Он только горестно вздохнул и пробормотал:
— А я чем могу помочь страждущим? И как им можно помочь? А надо бы, страсть как надо!.. Томится во мне человек, жаждет добра бедным, а как его учинить — не ведаю…
Пересвет вновь прислушался. «Юнец, видно, спит», — решил он. Но Алена не спала. Она не постигла всего, о чем с такой горечью говорил монах, но всем сердцем почуяла, какой высокой доброты и разума был этот человек.
…Дмитрий Иванович тоже поместился в одной из келий пещеры. Плотники вмиг смастерили ему топчан, а отроки принесли сена и покрыли его плотным рядном. Но князю было не до отдыха: только что возвратился из разведочной сторóжи Боброк, и они углубились в те записи на листах, которые сделал воевода.
— По дороге к Дону, — показывал Боброк, — я отметил три места, кои для нас были бы выгодны при сражении. Но лучшее место — у Дона, по правому его берегу. Куликово поле прозывается. Ежели Мамай запоздает и не поспеет к нему, тут мы и станем, путь ему пересечем. Стало быть, поспешать надо, княже, поспешать.
В княжескую келью пришел князь Владимир Андреевич, и они до позднего вечера выясняли выгоды отмеченных Боброком мест предполагаемого сражения и мысленно расставляли на них войска. Однако все сходились на том, что Куликово поле лучшее место. Лишь бы Мамай не подоспел туда раньше.
