Он, как мог, пытался не быть с принцессой. Даже после ураганной страсти, которую не удалось сдержать, которая унесла их обоих так далеко в небо, что спускаться на землю стало смертельно больно, он надеялся оставить все как прежде. Надеялся, будто она подумает, что их секс был лишь действием магии призыва.
Тогда бы ничего не нужно было ждать. Не нужно оправдываться. Признаваться, что он и без этого проклятого ритуала уже давно сходит с ума по молодой принцессе. Ведь он так долго желал эту женщину, что каждый вдох рядом, когда невозможно коснуться, отзывался ядовитыми иглами в сердце. Каждый вдох, в котором так много ее запаха, был свинцом в венах.
Но, похоже, Марисса тоже чувствовала к нему что-то. Возможно, сплелись воедино какие-то детские воспоминания и новые ощущения от их слишком продолжительного и близкого общения в последние дни. Фьералин знал, что у Мариссы не было других мужчин. Теперь уже знал наверняка. И это делало ситуацию еще более сложной.
Он чувствовал боль принцессы, но не мог переступить через себя и дать ей то, чего она хочет. Или думает, что хочет. Ведь ему нечего ей предложить, и рано или поздно Марисса это поймет и успокоится. Только Фьералин уже вряд ли забудет о своей взбалмошной малышке…
Сын Ледяных холмов открыл глаза и вновь покачал головой. Марисса убежала, а он не чувствовал злости. У мужчин на Эреб вообще не принято злиться на своих женщин. Фьералин ощущал лишь растущее сожаление и тоску за то, что в очередной раз причинил девушке боль. Но, честно говоря, он не видел способа вернуть ее во дворец, не задев женского самолюбия. Разве что только один: чтобы она сама поняла всю глубину собственного упрямства. И он уже знал, что нужно делать.
Глубоко вздохнув, мужчина наклонился к одному из низких кустов, растущих у самой земли, и сорвал широкий зеленый лист. Достаточно большой, чтобы на нем уместилось короткое послание.
Расположив ладонь над изумрудной поверхностью, он тихонько выдохнул. Его губы не размыкались, но из груди донесся низкий тигриный рык. В то же мгновение аккуратные завитки человеческой письменности легли на листок, складываясь в слова. Они вспыхивали огнем, прожигая мельчайшие отверстия, и тут же затухали, создав в итоге крохотное письмо.
Когда спустилась ночь, белый хищник на мягких лапах пробрался в селение, не потревожив ни одну живую душу. Осторожно засунул лист в палатку Мариссы, на короткое мгновение позволив себе посмотреть через щель на девушку.
