Теперь этот гвалт во дворе! Как жена, бедная, пройдет сквозь этот строй? Раньше, когда мы были пацанами и царили в своих дворах, допустили бы мы разве такое нашествие? Да накидали бы этим!.. Другое время было! Тоталитарный режим! А теперь — наши дети чахнут за компьютерами, овладевая виртуальным пространством, а реальным пространством овладевают энергичные дети Юга!
Жена ушла к своему Юсуфу — есть у нее на Сенном рынке такой друг, который, сверкая золотыми зубами над пирамидами гранатов и груш, едва увидев жену, кричит: «Эй, дорогая моя! Что так редко приходишь? Ко мне иди!» И она радостно и доверчиво идет — вроде бы он ей действительно продает дешевле, чем другие. А может, это и миф, но все равно — приятно. Когда мы перед ее уходом в больницу были у Юсуфа в последний раз, он, как бы уже друг нашей семьи, сказал ей строго: «Давай — скорее приходи — не поддавайся болезни!».
Потом, когда я пришел один, чтобы купить гранатов ей в больницу, Юсуф взвесил два, как я просил, и после того, как я уплатил, вдруг положил бесплатно третий, самый большой, красный, сочащийся.
— От меня передай! Скажи, что видеть ее хочу!
Помню, как это порадовало жену, в тусклой больничной жизни, где радостей не так уж и много. «Правда? Он помнит меня?» Может, с этого дня и пошли ее дела на поправку?
Вот — идет наконец! Слышу ее гулкий кашель под аркой, и только сбегаю с лестницы, как сразу же окружают меня чумазые и неунывающие нищие.
Привет вам, дети Юга!
Именно с этими чувствами читал я жизнеописания бездомных, присланные на конкурс газеты «На дне».
Самая страшная история — это, конечно, у беженки из Грозного, попавшей в переделку безо всякой своей вины, исключительно из-за амбиций вождей, наплевавших на чужое, а заодно и на свое население. Во всех остальных историях я увидел не только — и не столько — признаки жестокости нашей системы, сколько, напротив, приметы ее разболтанности, отразившейся, прежде всего, в воспитании людей.
Вдруг, внезапно, не подготовившись, рвануть в чужой город и требовать, чтобы он тебя принял, — на такую беззаботность способны только бывшие советские люди, воспитанные в духе романтики и вседозволенности. Привычка никак не заботиться о своих правах — а заодно и о своих обязанностях — лежит в основе большинства историй «новых бездомных». Думаю, что с немцами такие истории не произошли бы. Они с детства воспитаны на заполнении всяческих бумажек, анкет, страховок, обязательств — там правовому «занудству» уделяется гораздо больше времени и сил, но зато каждый знает, куда пойти и что требовать. И там никогда не будут требовать лишнего, невозможного, как это часто мелькает в жалобах авторов историй в газете «На дне». Немцу никогда не придет в голову просить суд разыскивать какую-нибудь давно потерянную справку бабушки, которую сам же внучок и потерял. Там — эта справка либо лежит в папочке у внука, либо — он просто постыдится обратиться в государственные органы с нелепой своей проблемой.
