Гости поднимались уже на обитый бархатом помост — тут всех встречал с широко распахнутыми объятиями сам Ездунов. Как и все прочие, он крестился. Потом уверенно басил по бумажке в микрофон:
— Бог нам прибежище и сила, скорый помощник в бедах. Посему не убоимся, хотя бы поколебались земля и горы...
Так вот для чего были душеспасительные беседы с моим другом!
Грянуло грозное церковное пение — сначала Петрович и несколько военных, потом и вся толпа рухнула на колени. Ну вот, и опять их поставили на колени — на этот раз обошлось даже без пулеметов!
К несчастью, я опуститься на колени никак не мог — разойдется шов! Но ходить — мог. В смысле — уйти.
Я хромал по коридору, потом все-таки не удержался и зашел к ней: она стояла на коленях, но при этом красила губы, глядясь в поставленное на столик зеркальце.
— Все, я ухожу, — сказал я.
Она не прореагировала.
— Противно! — через некоторое время как бы сама себе сказала она.
— Что — “противно”? — взвился я.
— Противно... когда ты вылезаешь... как червячок из скушанного яблочка.
Я оскорбился.
— Да, кстати, — проговорил я, — хотелось бы узнать, кто отец якобы моего ребенка?
Она молчала.
— Хирург?
— На фиг я ему нужна! — с болью проговорила она.
— Но тогда кто же?
Она молчала.
— Так ты что же... Дева Мария?
Она не отвечала.
— Ну что — остаешься? — потеряв уже терпение, проговорил я.
— А что, разве надо куда-то уходить? — не оборачиваясь, холодно осведомилась она.
— Да, я считаю — нужно отсюда уходить!
— И что же — предлагаешь руку и сердце? — она слегка обернулась.
— Вон... гляди, — уходя все-таки от прямого ответа, я кивнул на оконце. — Вон, видишь — там орел летит... или коршун?
— Кобчик! — глянув в оконце, усмехнулась она.
— Ну, если он тебя унесет... будешь хоть махать, вместе с ним?
— Подмахивать, — хмуро сказала она.
Оскорбившись, я вышел.
Я хромал через двор — один прямой среди коленопреклоненных, и именно на меня устремился сочный глас Ездунова — все оборачивались:
— ...Нашлись даже некоторые недобросовестные люди, распускавшие слухи, что у нас тут царская охота, стая борзых! — Ездунов гулко захохотал, его поддержали. — Некоторые определенного сорта руки распространяли даже списки с кличками борзых! Вот эти списки. — Голос его зазвенел. — Теперь вы сами видите, есть ли у нас борзые. Вот как мы поступим с этим пасквилем! — Он с хрустом разорвал листы... хорошая бумага... Ну что же — и я на что-то сгодился.
Я вышел. На спуске с холма меня обогнал кортеж и просветленная толпа, прущая за ним. Все отлично!
