– Что ты хочешь от меня услышать?
Молчание показалось мне бесконечным. Наконец он раздраженно нарушил его:
– Что же с нами происходит?
– Это ты должен сказать…
– Ты уверена? Не хочешь приехать в Париж, хотя бы на несколько дней?
– Нет, и потом, что это даст… Ты выделишь для меня вечер? Я хочу большего, Эмерик.
– Понимаю… Знаешь, я тоже.
Новое молчание, потом в трубке пискнуло.
– Что еще? – дернулась я.
– Параллельный вызов, я должен ответить, это моя…
– О’кей, все в порядке!
– Целую тебя…
Я прервала разговор, не дослушав. Зачем мне очередные дурацкие извинения? Незачем. Разве чтобы ощутить боль. Бесполезную.
Несколько дней спустя я вернулась от Кати и Матье после ужина, который помог мне ненадолго забыть о новом молчании Эмерика. И особенно об устроенной Огюстом выволочке. Я схлопотала от него по телефону головомойку, которую запомню надолго. Мой уход “в подполье” вывел его из себя. Он обвинял меня – наверняка справедливо – в том, что я отношусь к своей травме спустя рукава, что я безответственная и подвергаю неразумному риску свое выздоровление. Когда он пригрозил, что приедет за мной, чтобы “притащить за шкирку” в Париж и уложить в клинику к безумному профессору, я выложила свой козырь – реабилитолога и предложила позвонить ему и получить подробный отчет о моем восстановлении. Огюст смягчился, правда, совсем чуть-чуть, и, выслушав мои обещания, что я буду побольше отдыхать, повесил трубку.
Когда я вернулась в “Бастиду”, голова моя упала на руль, и я могла бы еще долго просидеть, размышляя о печальном состоянии своей личной жизни и угрозе появления Огюста, если бы не заметила свет в саду. На террасе я обнаружила Элиаса, он сидел на диване и курил. Мне удалось сдержать любопытство, и в последние дни я не поднималась к нему в комнату. Поскольку разговаривать не хотелось, я ограничилась приветственным взмахом руки, он ответил на него, а я вошла в дом.
Я была взвинчена, нервы на пределе, мне не удавалось заснуть. Ближе к часу ночи я услышала, что Элиас поднялся к себе. Я привыкла к его ночным хождениям, они мне больше не мешали, став просто частью успокаивающих ночных звуков. Тишину нарушил шорох шин на гравии. Я раздраженно охнула. Что еще на меня свалилось? Единственное, что успокаивало, – в такое время это не мог быть Огюст. Я не боялась, мне никогда не было страшно в “Бастиде”, даже когда я оставалась одна, а сейчас в двух комнатах жили клиенты. Вдали хлопнула дверца автомобиля. Делать нечего, пришлось вылезать из-под одеяла, теперь меня точно ждет бессонная ночь.
