Мне и в голову не пришло попытаться избавить брата от воды в легких.
Вот. Ощущаю ли я свою вину в этом? Виню ли себя самого? Нет. Решительно нет. За исключением одного.
Итог таков: даже если бы я и знал, как удалить воду из его легких, мне бы ни за что это не удалось. Я не мог перегнуть его вперед, даже если бы и сумел, он бы опять ушел с головой в воду. У меня бы этого не получилось.
Только я ведь даже не попытался. Даже и не подумал попытаться.
Если бы я попытался, все воспринималось бы по-другому. Я мог бы с плачем кричать спасателям: «Я не сумел этого, как ни старался. Я так хотел убрать воду из его легких, но никак не мог перегнуть его вперед».
А они бы говорили в ответ: «Эй. Слышь. Сынок. Перестань убиваться. Это же было невозможно. Зато ты, по крайней мере, пытался». Но я не пытался. Мне даже в голову не пришло попытаться.
Я провопил: «Отец!» — раз в тридцатый, когда лодка двинулась к берегу, и очень терпеливый спасатель сообщил мне раз в двадцатый, что под водой находится водолаз, который ищет отца. На этот раз он еще и прибавил, что нам лучше поторопиться и доставить моего брата туда, где ему смогут помочь.
На обратном пути я видел, как спасатели хлопотали над Беном. Один делал искусственное дыхание, а другой зажимал рану на голове, чтобы уменьшить кровотечение. Не раз я замечал, как они встречались взглядами, в которых читался вопрос, и я инстинктивно понимал, что у обоих не было особой уверенности, стоит ли продолжать эти хлопоты.
А вот последнее, что я помню, и помню очень, очень отчетливо.
Я поднял взгляд на терпеливого спасателя. Он сидел рядом, обхватив меня рукой за плечи.
— С моим братом будет все хорошо? — спросил я.
— Врать не стану, сынок, — сказал тот, — в его положении ничего хорошего нет, только никогда не угадаешь. Врачи просто постараются вернуть его оттуда. Потому что никогда не угадаешь.
Он ничего не сказал, какого Бена стараются вернуть к жизни. Или насколько всего Бена. Он не стал разъяснять, что ответ на мой вопрос зависит от того, как понимать определение понятия «хорошо».
Оглядываясь назад, я осознаю: своими действиями я спас Бена в тот вечер. Потому что, если бы я не натянул на него спасательный жилет, он бы оказался на дне озера. Как мой отец. И когда бы его отыскали, было бы уже слишком поздно возвращать брата к жизни.
Однозначно: к жизни Бен вернулся благодаря мне.
Так что теперь ключевой вопрос: не чувствую ли я себя в этом виноватым?
