— Еще бы, — и поднялся сам, без его помощи.
Я сел за пустой стол, и он плюхнулся напротив меня, глядя так, словно был готов меня сожрать. Будто, если он меня слопает, это как-то поможет преуспеть ему в чем-то. В том, что было у меня, а ему этого сильно недоставало.
— Как у тебя получается так все запоминать?
— Не знаю. Все просто заходит и прилипает.
— Жаль я не знаю, как ты это делаешь. Это единственное в тебе… Ну, второе. На самом-то деле. Ты еще кое-что умеешь, и мне бы хотелось знать — как.
— Что?
Он долго выжидал, делая вид, что запутался в собственных мыслях. Я был готов поспорить на деньги, что он так и не скажет. Но он меня удивил.
— Как ты делаешь так, что маме с Бертом всегда нравишься больше?
Мне в восемь лет, наверно, не хватало такта. Потому что я просто говорил правду. Вы бы решили, что в таком возрасте уже следовало соображать получше.
— Ты просто… не надо быть гадким.
И это стало для Бена детонатором.
Когда я оглядываюсь назад, то мне вроде бы ясно, что я запускал цепную реакцию, утверждая, что он не прав, гадок и неисправим. Но тогда это больше воспринималось просто, как высказать очевидное. И реакции Бена на подобное были понятны мне примерно так же, как и математический анализ.
Он выскочил из-за стола так резко, что стол качнулся в мою сторону, я отпрянул на стуле, тот опрокинулся, я упал на спину и ударился головой обо что-то на полу. Так и не разобрался, обо что.
— Да пошел ты! — завопил Бен. — Убирайся к чертям из моей комнаты! Я этот текст сам выучу! Прекрасно без тебя обойдусь, говнюк ты эдакий!
Я выскочил из его комнаты. Заперся в собственной спальне лечить свои раны. Телесные и другие.
27 октября 1984 года
Когда наступил вечер школьного спектакля, дела у Бена шли как угодно, но только не блестяще.
Я сидел в третьем ряду актового зала, между матерью и отцом. Они склонялись надо мной, чтобы поговорить друг с другом. Чтобы сказать такое, чего мне никак не хотелось слышать. Это было мучительно.
Мать давала советы отцу, как не ущемить чувства Бена в связи с его первым театральным представлением.
— Вот что, скажи ему что-нибудь ободряющее, ты слышишь? Даже если он сыграет неудачно.
— Н-да, не думаю, что это верный путь в воспитании мальчика. Называть неудачное удачным.
— Я и не говорила, что тебе придется называть игру хорошей, если это не так. Просто нужно поддержать и ободрить.
— Как это?
— О, я не знаю… — теряя терпение, отмахнулась мама. — Почему всегда мне приходится за тебя думать о таких вещах? У тебя свои мозги есть. Ты же можешь сказать что-то вроде: «Что ж, Бен, если будешь стараться и продолжать заниматься актерством, то сможешь чего-нибудь добиться».
