Отталкиваясь от берега, он пустил в ход весло, и оно вышло из глубины с полумесяцем грязи на лопасти. Отец, гребя веслом только с одной стороны, повернул лодку в сторону бивака и посмотрел на меня.
— Где моя сверхлегкая? — спросил он тихо.
Я указал прямо вниз, и отец кивнул. Словно бы уже знал это.
— Прости, — жалко выдавил я.
— Не твоя вина, — прошептал отец. Но разъяснять не стал. Тогда не стал.
Остальную часть пути мы гребли в молчании.
Моя мать ждала нашего возвращения на бивак, искусственно придавая себе веселый вид. И Сэнди была там, виляя всем своим телом. Она гавкнула разок, резко, словно бы настаивала, чтобы Бен и отец гребли быстрее.
— Не очень-то долго вас не было, — заметила мама. — Уже выловили всю рыбу?
Бен выбрался из лодки и гордо выставил свою форель, показывая ее матери.
Рыба была уже на кукане[2]. «Удивительно, — думал я, — когда он успел ее нацепить».
Отец выпрыгнул из нашей байдарки и подошел к Бену со спины. Я был позади них и лица его не видел, зато моя мама вполне заменяла зеркало. Я увидел отраженную на ее лице беду, и, знаю, Бен ее тоже различил. Он только-только стал поворачиваться, когда отец ударил его по спине, и Бен растянулся в грязи. Форель отлетела на три-четыре фута дальше и немного изогнулась, слабенько так. Сэнди обнюхала ее. «О боже милостивый, — подумал я. — Она еще жива. Как может она все еще оставаться живой?»
— Ииииыы! — голос воющий, уязвленный. Бен с трудом поднялся на ноги. — Это-то за что?
— Ты меня считаешь дураком? — заревел мой отец. Да, мой отец. Раз уж мы говорим о деталях. — Не знаю даже, что бесит меня больше: когда ты измываешься над своим маленьким братом или когда ты относишься ко мне как к идиоту. Если бы Расти выпал из байдарки, он бы перевернул ее. Он не упал. Ведь так, Бен? Так или нет?
Молчание. Я все еще не вылез из отцовской лодки. Долгое время никто не двигался и не говорил. Взгляд матери упал на меня, словно бы она впервые заметила, что я насквозь вымок. Сэнди заползла в нашу открытую палатку и улеглась с виноватым видом.
— Собирай вещи, — уже тише произнес мой отец. — Я отвезу тебя домой.
— Но, Берт, — подала голос наша мама, — мы же только что добрались сюда.
— Не вы, — пояснил отец. — Ты остаешься здесь. Расти остается здесь. Бен едет обратно.
— Берт, ему нельзя оставаться одному, — выговорила мама: образец напускного терпения. Оглядываясь назад, я думаю, что мама всегда знала, когда отец был пьян, и старалась загладить его промахи, не указывая на это слишком очевидно. — Ему всего двенадцать лет.
