Пока я подъезжал к краю дороги, сердце колотилось так, словно в любую минуту могло вырваться на волю. И вовсе не в хорошем смысле. Я не мог дышать, отчего легче не становилось. И подумал: «Отчего любовь считается благом? Почему она внушает тебе, будто ты вот-вот умрешь? Разве она не должна заставлять тебя жить?»
Дрожавшие ноги едва несли меня к двери.
Она была открыта, я и просунул в нее голову.
— Неужели я перепутал дни? — спросил я, гадая, выдавал ли голос мое волнение.
Анат подняла взгляд, и ее лицо засияло, когда она увидела меня. Это было прекрасно, хотя и все усложняло. Потому что в учащенном сердцебиении, прерывистом дыхании и попытке устоять на ногах ничего прекрасного не было.
— Не знаю, брат Бена. Сдаюсь. Какой сегодня, по-вашему, день?
Я вошел: ощущение было такое, словно я опять хожу во сне. Или все еще. Просыпался ли я вообще когда-нибудь? Уверенности в этом у меня не было.
— По-моему, вторник. И, по-моему, ваш отец говорил мне, что у вас выходной по вторникам.
— Обычно так и есть. Обычно я отдыхаю. Но он неважно себя чувствовал вчера вечером и сегодня утром. Что вам предложить? Отец говорит, что ваши деньги здесь не годятся, поэтому — все, что угодно. Это он особенно подчеркнул, когда я уходила. Чего бы вы ни захотели — платы не берем. Он рассказал, как вы ему помогли. Так что будете?
Я, словно во сне, подошел к стойке, грезившейся мне во сне.
— Что еще не остыло?
— Я только что доделала те, что в шоколадной глазури.
— Беру.
Я облокотился на стойку и смотрел, как она выбирает для меня пончик. Старался вести себя непринужденно, словно наклонялся поближе случайно. А не так, словно делал это умышленно.
— Значит, с ним, с вашим отцом, все хорошо?
— О, по-моему, да. По-моему, он просто принимает все слишком близко к сердцу. Слишком серьезно. Словно не может сбросить камень с души. Вы понимаете меня? Вот он и переживает. Но я не могу ему помочь, потому что на самом деле он беспокоится о деньгах. Но только он такой… не могу подыскать верное слово, только он слишком…
— Напряженный?
— Да. То самое. Он слишком напряженный.
Анат принесла мне пончик, старательно избегая смотреть мне в глаза. Во всяком случае, мне так показалось. И хотя я всегда во всем сомневался, что-то внутри меня говорило об этом с непоколебимой уверенностью. Ощущение знать все наверняка было странным и непривычным. И в тот момент кое-что еще стало ясным: почему я боялся встречи с Назиром. Не из-за того, что он яростно защищал свою дочь, и даже не из-за его крайней откровенности в разговоре об этом. Все было проще. Он был не в силах справиться со стрессом. И я лишь усугублял это волнение, когда говорил с Назиром.
