— Где телепрограмма?
— Что?
— Телепрограмма. Из газеты.
Ответа не последовало, и я просто продолжил искать. Посмотрел на кофейном столике. Под стульями. На телевизоре.
Потом услышал звук: что-то приглушенно звякнуло. Словно ударилось. Резко обернувшись, увидел, что Бен бросил фото в рамке на ковер и теперь сидел в кресле, подавшись вперед, и кулаками молотил себя по голове. И, поверьте мне, бил крепко.
— Бен! Эй! Не делай этого! Перестань! — он, однако, не переставал. — Слышишь! Не бей себя!
Только с тем же успехом я мог уговаривать фотокарточку или ковер. Я попытался схватить брата за руки. Но он все равно продолжал бить себя, подтягивая меня поближе при каждом ударе. Попросту тащил меня. Потом мне показалось, что Бену надоело сдерживаться, потому что он с силой, обеими руками сразу, толкнул меня, и я плюхнулся копчиком на ковер.
И тут началась моя вспышка гнева.
Стыдно признаваться в том, что последовало дальше, но мне все надоело, я был унижен и взбудоражен. Вот и принялся орать на маму.
— Ты зачем оставила меня с этим? — завопил я. — Мне не справиться с этим! Я не умею! Не знаю, как у тебя хватало терпения делать это столько лет, но я не могу! Тебе стоило бы оставить мне хоть какие-то инструкции или что-то в этом духе! — я умолк и вслушался в звуки ударов костяшек кулака по черепу. — Я не знаю, как ему помочь! Я для него не помощник! Это нечестно по отношению ко мне! Это нечестно по отношению к любому из нас!
Потом я принялся плакать.
Несколько секунд я тихо плакал, пока не понял, что в комнате стало тихо, если не считать моих редких всхлипов.
Чуть позже я почувствовал прикосновение к своей спине.
— Что это ты плачешь, братишка? — спросил он, усаживаясь рядом на ковер и охватывая своей длинной рукой меня за плечи.
— Я тоже тоскую по ней, понимаешь. Думаешь, я не скучаю по маме?
Молчание, он раздумывал над моими словами. Я ждал, что он скажет, это сложный вопрос.
— Но ты никогда ее не видел.
Я хотел возразить: «Совсем не никогда. Всего шесть лет», — но потом сообразил, что для Бена шесть лет были вечностью.
— Зато я всегда представлял, что вижу.
— Мне не нравится, когда ты плачешь.
— Да-а? Ну так мне не нравится, когда ты себя бьешь по голове. Я не могу с этим справиться. Совсем. Как ты можешь делать себе так больно? Видеть не могу. Это должно быть чертовски больно. У тебя разве голова сейчас не болит?
— Вроде бы.
— Тебе нельзя устраивать себе такую головную боль.
— Наверно.
— Аспирин хочешь?
