— Ничего особенного, брат. Ничего особенного.
Вечер с Беном обошелся без приключений. Мы оба легли спать в восемь. Ни на мгновение раньше. Ни на мгновение позже.
Мне нужно было поспать, поэтому я построил стену. Закрыл глаза и воображал себе ее. Надежную и крепкую. Из кирпичей и цемента.
Она была выше Бена.
По другую сторону стены я разместил войны. Споры. Брошенные яйца. Разрушающиеся здания. Истерики (практически детские). Козлов с именем Марк. Отчаянные сообщения по телефону. Умерших матерей. Умерших друзей. Многочисленных сынов Нигдебурга, отправляющихся на войну. Пули, которыми стреляют в людей в чалмах. Горящие автомашины на безымянных заправках.
Братьев с поврежденным мозгом.
Единственное, чему я позволил остаться на моей стороне, была девушка. С волосами черными, как смоль, и руками, испачканными в муке. И я по-прежнему не знал ее имени.
17 сентября 2001 года
На следующее утро я проснулся рано. Не раньше Бена, но все равно рано. До того, как он зашел в мою комнату и сказал, что я должен отвезти его на работу.
Я увидел брата завтракающим за столом, поедающим детские хлопья в форме героев из мультиков, мне незнакомых.
И ел он, замечу, медленно. С другой стороны, думаю, Бен все делал медленно.
— Могу отвезти тебя немного пораньше, — сказал я.
— Зачем пораньше? — спросил он, шевеля отвратительно забитым ртом.
— Почему бы и нет? Я уже встал.
— Прекрасно. Ходи. Но зачем рано?
— Твоему начальнику не нравится, когда ты опаздываешь.
— Вовремя — это не поздно.
— Верно. Только и рано не поздно.
Бен положил ложку и посмотрел мне прямо в лицо, его собственное при этом было по-детски наивным.
— Разве раньше — это лучше?
Вот что прикажете делать? Врать ему? Корыстно использовать парня, потому что мне хотелось увидеться с девушкой, а я и десяти минут был не в силах потерпеть?
— Может, нет. Не знаю. Мы, наверно, просто поедем в обычное время.
Мы проезжали мимо «Выпечки от Назира» по пути на рынок, когда я увидел это.
Кто-то разукрасил обе витрины баллончиком, выведя на них буквы в несколько футов высотой. На первом стекле значилось: «ВАЛИТЕ». А на другом: «ДОМОЙ!» С огромным восклицательным знаком, точка которого пришлась на кирпич внизу витрины.
— Вот черт, — вырвалось у меня.
— Это гадкое слово. Ты произнес гадкое слово.
Я ударил по тормозам. Встал намертво, прямо посреди улицы. Впрочем, кроме нас, на дороге никого не было. Так что едва ли это имело значение. Но только не для Бена.
— Не вставай тут! — закричал он. — Ты зачем останавливаешься?
