Направление главного удара — председатель.
Кто он?
Сейчас разберу по косточкам и узнаю.
Вывод я сделал довольно быстро. Это был исполненный достоинства обломок прошлого, красивый, холеный, полноватый, но это его ничуть не портило. Судебная пыль не въелась ему в кожу, не запорошила глаз. За обвиняемым, которого следует сдавить железными тисками закона, он способен разглядеть и человека, которого следует понять. Словом, можно уповать на его гуманность — о ней говорят и специфические отложения на носу и скулах. Коли не дурак выпить, значит, любит и приятные застольные беседы, а это опять же подает надежду, что по вечерам он вином смывает серый налет судебного утра.
Далее я рассуждал так.
Если б этот человек с юридическим образованием, отличным знанием законов и экономики еще бы и воевал с сорок первого года — а возраст его это позволяет, — он был бы сейчас министром, а не каким-то там председателем суда. Будь он бандитом или послевоенным реакционером, обычной судейской крысой, или невозмутимым специалистом, или просто размазней, не умеющей извлечь выгоду из собраний, ему бы не доверили столь высокий пост. Значит, он был золотой серединой.
Ну, а поточнее?
Главное сейчас — раскусить его до конца.
Из всех возможных вариантов последний показался мне самым вероятным. И чем больше приглядывался я к председателю, тем все сильнее утверждался в своих предположениях. Наконец я составил его примерную биографию.
До войны он был салонным коммунистом или социал-демократом из хорошей семьи и в те давние времена оказывал нашим небольшие услуги, разумеется, в пределах, которые придают вес в глазах прекрасного пола, которые не опасны, но позволяют разыгрывать перед самим собой великого заговорщика и в глубине души быть уверенным, что в худшем случае отделаешься нагоняем в полиции. Однако вскоре он женился и заменил членство в партии партией в карты с тестем и с шуринами. Так и получился из него прекраснодушный либерал и добропорядочный гражданин. Когда на Теразиях запела Лили Марлен, а первые повстанцы закачались на фонарных столбах, он нырнул в глубоководье мещанского мира и покорности. И давняя монаршая благодарность отцу пришлась ему как нельзя кстати.
И так далее…
А когда Белград освободили, он вспомнил старых друзей, и со временем старые друзья его тоже припомнили.
В суде он главный. По правую руку от него сидит желтый чиновник с голым и румяным, как задок ребенка, черепом. На любое замечание председателя он расплывается в угодливой улыбке:
