Скоро их обглоданные остовы
осенним смертным плясом
на мутном небе ноября,
на аспидной доске ночного ливня
напишут,
так что бог один
прочтет издалека
и на ухо нашепчет
не знающим, откуда этот шепот,
не знающим о деревянной крестовине
в траве пожухлой
на камнях холодных.
Так же ли вечен срок людского сердца,
как веток коченеющая боль?
Белые халаты
входят в комнату
и выходят,
то пыль сотрут,
то принесут цветок.
Для нас - ни лета,
ни паруса в устье фьорда, -
белый холод зимы,
снеговики снуют
в сумраке нашем.
Мне-то чего ожидать?
Чтобы хлебы
в печи испеклись?
Чтобы сливки
скисли в дежке?
Нет - я жду иного,
чему и названья не знаю.
Постылых дней череда -
стены долгого подземелья,
сквозящего пятнышком света
вдали -
не туда ли дорога моя?
Дочки мои, сыновья -
далеко позади,
оглянусь ли на их обыденную борьбу -
так из клетки глядит
обессилевший ястреб -
а прежде и я воевала...
Сколько раз еще на моем веку
солнце взойдет
и сядет?
Вот я трогаю тишину,
только в ней остается немножко
несказанного...
Вновь лицо земли
бело от мыльной пены.
Как еще долго ждать,
покуда лезвие
вернет ему зеленый блеск и юность...
У этих дней
на пальцах снег,
а под ногтями грязь.
Под черными ногтями ноября
кишит дневная нечисть:
они - с подвальными замками
на тонких шеях,
они - ведомые бездомьем
беглецы...
Виденье города
еще живет в тумане,
где ищет мысль
забытых переулков.
Шершавые ели,
словно печные трубы,
струят зеленый дым
над кровлею земной.
Чайка летит
с рыбиной в клюве,
ибо иного не знает.
Было б и людям
куда как проще,
двигай ими
единая сила.
Но разуму их,
сопряженному с разумом
изначальным,
видны под водой
города,
в сумрачных душах
вздымаются башни.
Биенье красоты
одушевляет камни их желаний,
и высятся дома
непостижимо
на априори первозаветном:
делай как должно
то, что ты должен сделать,
как бы помысел твой ни смущали
пустые соблазны.
ДЕРЕВЬЯ В БОЛЬНИЧНОЙ АЛЛЕЕ
Они сюда прокрались
из лесов,
из тишины
весеннего болота,
где грустный ветер
гладит мокрые мхи,
и окружили наш дом
полицейским кордоном.
И в бессилье позора
сдаемся мы -
преступники от веку,
и горечь наших дней
в их руки предаем.
Дом этот
в воду глядится.
Кто он - девушка
или старуха?
Ветер не отвечает,
но, взъерошивая
окрестные кроны,
думает:
«Так ли уж это важно -
мы достаточно знаем друг друга,
чтобы уснуть в обнимку...»
