беспомощно уставившиеся в тебя
черными оконницами. Крапива проросла
сквозь щели деревянного крылечка,
жерди полусгнившей изгороди
продираются сквозь дикую траву по лесной кромке,
точно олень, раненный в позвоночник.
Вдали перезвон колокольцев и детский смех; эхо
ржавеет в тиши на лесном косогоре,
и не надо больше заботиться,
чтобы клали камень на крышку колодца.
Бреду тропинкой по полям;
недавно посаженные ели глядят
с трогательных маленьких пашен;
меж каменных россыпей вижу:
тихое слово «дом»,
взъерошенное, покинутое, лежит среди полевицы,
словно крыло убитой птицы.
РАЗМЫШЛЕНИЯ НА ЛЕСНОЙ ТРОПИНКЕ
Слышишь: голодно воет
стальной волк - мотопила -
по склонам с редкими кубометрами?
И над старыми болотами, где токуют тетерева,
над полигоном ВВС посреди большого леса
кружит четверка искрящихся истребителей
нескончаемой оглушительной каруселью?
Вот и в это голубое царство -
пустынную родину лосей -
вторглись миллионы шумов.
Но что толку печалиться?
Влажная от росы ниточка паутины
не остановит бульдозера.
Что пользы от неспешной
пешей мечты
в эти неукротимые времена нетерпения,
изготовившегося для бега к звездам?
История больше не бродит пешком
по вереску, устилающему землю,
она грохочет в стальной «аджене»
сквозь межзвездные тьмы
слишком высоко ддя моего земного сердца,
тикающего на старый манер
вечерами меж замерзших елей на Буберге.
Хочу отшлифовать кончики пальцев
о грубую действительность, хочу
ощущать то, к чему прикасаюсь.
Ибо верю в нужные
земные вещи,
неприметные, незамечаемые,
бывающие с нами ежедневно,
проходящие через наши руки...
Святые простые вещи
из земли, праха и безмолвия,
преданные у креста,
преданные в ледяных
храмах философии, преданные
на Геликоне и Парнасе
под холодными звездами искусства.
Снова хочу причаститься
этим верным вещам,
так причаститься,
чтобы слова в стихах
переняли их форму,
как пальцы лесоруба
не забывают форму топорища,
даже листая псалтырь.
ИЗ СБОРНИКА «ЗИМОРОДОК», 1970
Не думайте,
что я вырос в бедности!
Надо мной всегда было
распахнуто небо.
Я прожил свой век
в соседстве с Плеядами
и в близкой дружбе с ветром. Мне ведомы
и глухие муравьиные тропы
меж сломанными стеблями,
и светящаяся дорога тоски,
где на звездной пыли
отпечаталась божья стопа.
Я человек.
Я постиг величие того,
что значит быть бесконечно малым.
Осень пришла рано.
Северный ветер,
горы в снегу,
блеклые краски.
Но я слышу, как мои мечты
шепчутся,
словно дети по ночам,
словно арестанты на прогулке:
- Далеко-далеко в снежных полях,
