Александра Михайловна поглядывала на старинные часы, маятник которых раскачивал на латунном диске тусклое отражение одинокой лампочки, свешивавшейся с высокого серо-белого, казалось, покрытого инеем потолка. Уж не случилось ли чего с Владимиром Ильичем?
Где-то около трех часов Сысоева сквозь тревожную полудрему вздрогнула, рванулась к двери, за которой ей послышались знакомые шаги. Но что это? Послышались и… замерли. Не могла же она ошибиться? Не могла. Шаги Ильича с другими не спутаешь. Не забыл ли чего-нибудь на работе, не воротился ли обратно? Она приложила ухо к дверной щели и вдруг стала невольной свидетельницей тихого, но отчетливо доносившегося до нее разговора двух людей.
Один спрашивал, другой отвечал:
— Вам, вероятно, очень холодно, товарищ?
— Терпеть еще можно, Владимир Ильич.
— Значит, я прав, холодно. Давайте так сделаем. Я сейчас отомкну дверь, мы вместе войдем ко мне, выпьем по стакану горячего чая и согреемся.
— Не могу, Владимир Ильич, не положено.
— Но вы же сами признались, что замерзли. В случае чего объясним кому следует, что с моего разрешения. Нас поймут, никаких неприятностей не будет, уверяю вас.
— С поста сойти не имею права, Владимир Ильич.
— Это даже я, штатский человек, понимаю, но речь идет всего-навсего о каких-то минутах.
— И на секунду не могу отлучиться, Владимир Ильич. Служба.
— Может, все-таки сделаем маленькое исключение? Пусть, в крайнем случае, меня накажут. На гауптвахту ведь не пошлют?
— Вас не пошлют, Владимир Ильич. А я даже говорить с вами и то не должен…
После этих слов тихий разговор оборвался. Сысоева едва успела отпрянуть от двери, как в замочной скважине вкрадчиво шевельнулся ключ.
Через несколько мгновений Александра Михайловна помогала Ленину снять пальто. Он смущенно отстранял ее:
— Тысяча извинений за опоздание, милая Александра Михайловна. Тысяча! Сам не сплю и другим мешаю. А вы все хлопочете?
— Какие хлопоты, Владимир Ильич? Вот любимого вашего чайку вскипятила.
Владимир Ильич остановил уставший, но внимательный взгляд на чайнике.
— Сегодня от угощенья не откажусь.
— Сразу наливать? — спросила Сысоева. — Или…
— Сразу, — против обыкновения не дал он договорить ей. — Сразу, и, если можно, два стакана, Александра Михайловна. И покрепче, пожалуйста!
Александра Михайловна не без удивления переспросила:
— Сразу два? Так ведь один остынет, пока будете пить.
Сысоева прекрасно знала, для кого предназначался второй стакан, но ей не хотелось показывать, что она слышала, о чем и с кем говорил в коридоре Ленин. А он повторял мягко, но решительно:
