Жабы и гадюки. Документально-фантастический роман о политической жизни и пути к просветлению в тридцати трёх коэнах | страница 15



Но я, конечно же, очень скоро всё испортил. Во-первых, новые мои рассказы были всё менее основаны на древних черкесских преданиях, всё более на сюжетах моей рокенрольной молодости, а также и на опытах межкультурных контактов в номерах фестивальных отелей, на смятых двуспальных ложах европейско-черкесской интеграции. Но это бы мне простили. Если бы не геноцид.

Меня ведь специально пригласили в Мюнхен на самую большую учредительную конференцию всемирных черкесов, чтобы я подтвердил историческую правоту черкесского народа, рассказал об ужасе геноцида, который по сию пору отравляет нашу действительность и корёжит нашу ментальность, о том, как тяжело и невыносимо нам, черкесам, без отмщения и без адекватной финансовой компенсации. Особенно без компенсации. И я, как черкесский писатель, должен был это подать чувствительно, тонко.

А я, ну, вы понимаете.

Волна негодования прокатилась по всему цивилизованному сообществу. Меня низвергли со всех пьедесталов. Английское издательство выслало мне полконтейнера книги, которая уже была переведена на английский и напечатана, отказавшись её продавать. Немецкое издательство закрылось. Мой агент сообщил, что все договоры расторгнуты. Российская литературная среда потеряла ко мне интерес. Оказалось, что мои книги скучны, что таланта у меня нет, а всё, что было во мне интересного — это черкесская экзотика и маячивший за моей спиной геноцид. В самой Карачаево-Черкесии несколько месяцев издавался еженедельный листок «Не дай Аллах нам стать сагалаевыми». Был снят цикл телепередач про мерзость моего предательства, передачи были пущены по региональному телевидению в прайм-тайм и пять раз повторялись. Много лет дату моего выступления на Мюнхенском Конгрессе Черкесского Народа, пришедшуюся в аккурат на день весеннего равноденствия, отмечали сжиганием моих книг и чучела, изображавшего меня, на площадях нескольких городов в Карачаево-Черкесии и в Европе. Потом книги кончились. А мастерить чучело надоело. Но все запомнили. Все про меня узнали. Эрманарих Сагалаев — полукровка, метис, ублюдок, вырожденец, генетический мусор, предатель.

Так я стал знаменитым.

18

Второй раз я встретился с Иваном Шимодой в клубе, то ли стрелковом, то ли реконструкторском. Шимода упражнялся в стрельбе из арбалета. Шимода часто занимался странными вещами. Я думаю, это он так выёживался. Современному наставнику, коучеру, положено выёживаться и увлекаться чем-нибудь оригинальным.