Жабы и гадюки. Документально-фантастический роман о политической жизни и пути к просветлению в тридцати трёх коэнах | страница 16



Шимода протянул мне снаряженный и взведённый арбалет и предложил выстрелить. Я поднял тяжёлое оружие и выстрелил в чучело, поставленное метров за пятьдесят от линии огня в качестве мишени. Арбалет оказался оружием мощным и страшным. Стрела пробила мишень насквозь.

Шимода сказал: болт. Не стрела, а болт. То, чем стреляют из арбалета, называется болт. Я спросил: а какая разница? Похоже на стрелу. Вот оперение. Вот наконечник. Просто стрела. Короче и тяжелее, чем для лука, но всё же стрела. Шимода сказал: нет, болт. Разница есть. Разница принципиальная. Стрела — это боеприпас войн кочевого времени феодализма. А болт — оружие буржуазии. Даже пролетариата. Потому что тогда, во времена арбалетов, пролетариатом была буржуазия. Как это убедительно доказывает философ Александр Секацкий в своей книге «Миссия пролетариата», издательство «Лимбус», тираж семьсот экземпляров.

Я перестал спорить. Болт — значит болт. Мы стреляли ещё около часа. Пока я не научился попадать не просто в чучело, а в отмеченные моим инструктором места: в шею, в лицо, в область сердца, в мошонку. Это было несложно. Арбалет был не только мощным, но и современным: оружие было оснащено оптическим прицелом и хорошо пристреляно.

19

В тот вечер я рассказал Шимоде о своей литературной карьере и о том, каким скандалом она завершилась. Я говорил: понимаешь, Иван, что самое обидное. Они все на меня ополчились за то, что я посмеялся над их геноцидом. Это ладно. Но ведь вот что немыслимо. Все как один решили, что это из-за моего нечистого происхождения. Что я метис, потому и предатель. Потому и в прозе моей сплошная порнография. И величия черкесского народа я не могу понять, потому что я не чистый черкес. И что плохо было уже то, что мой отец — помесь черкеса и карачаевки. Но что у меня гораздо хуже. Потому что моя мать — молдаванка. Значит, я — молдавский выродок. И столько дерьма вылили на мою мать. Все подряд, предприниматели, депутаты и академики, взрослые серьёзные люди, орали, что моя мать — молдавская шлюха. Они называли шлюхой мою мать, Иван! Они не знали её, никто не знал мою мать, моя мать была хорошая, она была самой порядочной, умной, спокойной, воспитанной. Но они, все они, называли мою мать, мою покойную мать шлюхой, просто потому, что она была молдаванкой и вышла замуж за черкеса. А ведь она даже не была молдаванкой! Она гагаузка! И никто не вступился, ни молдаване, ни гагаузы, никто не сказал ни единого слова в мою защиту, в её защиту!