Где-то на седьмом небе и на девятом кругу. В ебаной середине, ты напополам, в этом гребаном мире.
Я зарываю пальцы в снег, пытаюсь совершить прыжок — только наверх. Но сгораю. Внутри моей куртки появляются другие черви, они хватают меня за плечи и со всей силы жрут. Но на самом деле, это пальцы Коула. Он сгребает меня в охапку, поднимает в воздух и дает секунду времени, чтобы понять: небо далеко и ближе не будет. Мне нужно ему довериться, но я не могу. В лабиринте из собственных мыслей обычное рукопожатие может стоить жизни. Все кажется диким и мертвым.
Как Коннор перед глазами. До него так немного, какие-то смешные двадцать метров — не пройду, проползу их. Когда жена и сын на месте, но нет собаки, той самой, ты понимаешь: не все в порядке. Будет непросто. Тебе нужно обойти все питомники, или хотя бы каждую улицу в городе, или добраться до Коннора, вдруг это та.
Мне не хватает сил. Я не помню, как засыпаю, но помню, что падаю. Долго. Я ем бездну за бездной — страшную трапезу, когда шум возвращается с новой силой. Вопросы похожи на рой мух. Коннора много — он в каждом воспоминании и в каждом моем ответе.
Выражение его лица не менялось. Падал я долго. Секунда длилась бесконечно. Боль перед большей болью, как известно — не самое важное. Больше ведь времени — ни на что — у тебя не будет. Все вокруг казалось чертовски медленным, даже мои мысли.
Однажды я уже видел его мертвым. Но тогда я смотрел Коннору в глаза, пытался найти признаки жизни там, а не во всем теле. Пытался спросить его, а не себя: бьется ли и твое сердце? А? Лоусон?
Пытался принять весь ответ, все его состояние. Он был пьян один единственный раз.
Коннор стоял перед Харли Дэвидсоном на коленях и что-то с ним вытворял. Увидев его, я подошел ближе. Нет, он практически лежал на нем! Не смог удержаться ровно и обхватил сидение левой рукой. А правой ключами выводил буквы. Одну за другой.
п и д о Р
Небо над головой тогда едва ли не зарыдало.
Он вздрогнул и повернулся. Каким-то шестым чувством знал, что это был я, а не Рид. Что Харли Дэвидсон спал, а его хозяин был в хлам. Что если дождь вдруг пойдет, то нас не поймают.
Нам чертовски везло, правда, Коннор?
Пусть Лоусон и идиот, пусть у Коннора и мозг, запечатанный в консервную банку — пусть он и рыба и мясо, и то, и другое, и третье. Его называли, как хотели. Департаментской мышью, придурком, королевой полиции, сукой (авторство Перкинса), но вот Рид, видимо, задел за живое. Искал не понятно что и вдруг стал той единственной каплей. Довел до последнего. Не сварил суп, а заставил его кипеть — прибавил огонь. Не смог остановиться, не смог найти кнопку и выключить.
