Пришло наше время собираться и присоединяться к потоку беженцев. Мамин знакомый предлагает ехать к его дочери на север области, там легче будет пережить трудные времена, в селе проще с продуктами. Во дворе стоит Васька Серый, Мамино начальство как бы забыло про него и он теперь «НАШ!». Закапываем во дворе, что нельзя взять с собой: самовар, посуду, книги, лишнюю одежду. Бабанин «Зингер» завязан в одеяло и обвязан веревками. Бабушка не расстается с машинкой — «кормилица» — как ее называет Бабаня. Дядя Федя снял машинку со станка и установил ее на ручную коробку. Станок закапываем. На повозке одежонка, постели, в общем, самый малый минимум. Ложки, чашки, поварешки — все железное небьющееся. Я бежать не собираюсь, запасаюсь сухарями (опыт уже есть), остаюсь тут. Буду воевать с фашистами. Остаться мне не удалось, сбежать от семьи тоже. Мама чувствовала и ни на шаг не отпускала от себя. И когда контроль, ослаб (уже на месте) мне удалось сбежать и вернуться в брошенный дом. Мальчишеская бравада, сколько она принесла горя Матери!
Я вернулся в город, когда его уже отбомбили, наверное, в начале сентября. Встретил сразу же приятеля Юрку Крюкова, он был не из нашей заполотновской кодлы. Они жили где-то на Циолковского или на Пугачевской — в районе дома Голдобина, но мы с Юркой яшкались. Да, так вот, во время бомбежки Юрка с Мамкой пробирались с 1-го на 11-й и у Астраханского моста, бомбой убило Юркину Мать. Юрка был старше меня года на два-три, но был он щупленький, росточком с меня. Я вот это к чему. Силенки у него было нет ничего, но хватило затащить мертвую Маму в воронку от бомбы. Почти весь световой день маленький, голодный человечек, убитый горем, захлебываясь слезами, голыми руками соскребал землю и засыпал свою мать в яме. И все это один и под обстрелом. Какую же силу духа надо было иметь в той жестокой жизни? Снова мы встретились уже после войны, но приятельских отношений не случилось. Знакомые и все, моя бродячая жизнь не располагала к постоянной дружбе. Редкие наезды домой, командировки и чужие городами, разные люди.
Недалеко от Крюковых жили Собакины. От Царицы и до ул. Ким в основном были дома рубленые, с плотов. Т.е. когда плотогоны спускали плоты с верховьев — пригнав плот, за рейс они рубили из бревен дом, продавали. Вот из таких домиков, в основном, и состояла прибрежная полоса застройки, в войну практически все эти дома сгорели. Сгорел и дом Собакиных. Когда немцы захватили Царицынскую часть города, Собакины жили уже в погребе. Осенью их отец вылез из погреба и пополз в воронку, где у них был нужник. Оправился, встал и стал застегивать штаны, тут его и срезало, пулеметчик дал очередь в поднявшуюся из воронки фигуру. Его сыновья, Вовка и Колька, похоронили отца тут же в этой воронке, накрыв тело листом жести. Уже после войны Анфиса задумала снять золотые мосты у своего покойного мужа. Отрыла, подняла лист жести, а череп с золотыми зубами провалился в какую-то яму под могилой. Судьба не позволила Анфисе смародерничать. Позже, когда стали строить «дом молодоженов», я говорил Вовке: «Похороните отца, ведь во дворе у вас лежит, рядом с помойкой.» Но… сгребли кости бульдозером. Да там много было таких захоронений, когда шли бои, то хоронили под обстрелом и в любых ямах, воронках, погребах — без разбора.
