Июль-Август 1942-го года. Мама берет меня с собой, чтобы не шалберничал на улице. Едем в повозке-одноконке, раньше такая называлась возок или таратайка. Навстречу нам едут, идут, едут, бесконечная масса повозок, пеших людей. По обочине движутся стада. Коровы опустили рогатые головы к земле. Пыль, жара. Ветра нет. Пыль стоит плотной стеной, непроницаемая, завесившая горизонт. У нас с Мамой повязки из платков на лицах. Небо вылиняло, ни облачка, только маленькое жгучее солнце красноватого, от пыли, цвета. Вся эта масса скрипит, мычит, шуршит, сливаясь в однотонный звук, кажется, что это поет пыль. Вдруг однотонность нарушается, все приходит в хаотическое движение, усиливаются голоса, переходя в крики и вопли: «Воздух!» Появляются три самолета. Тройка идет углом, низко над нами, и стреляют по дороге из пушек и пулеметов. По земле прыгают фонтанчики пыли. Сделав три захода, последний раз самолеты проносятся над нами с выключенными моторами, со зловещим свистом, проникающим в душу, и, кажется, что твое тело разрывается на части. Самолеты скрываются за горизонтом. На земле валяются тела убитых, туши коров, слышны крики раненых. А у меня в глазах тело женщины, лежащее на спине, раскинутые в стороны руки и ноги содрогаются в конвульсиях, головы не нет, а из шеи течет черная кровь, образуя лужицу. Уцелевшие быстро оттащили мертвых на обочину, задние напирали, объезжали. Дорога снова пришла в движение, и снова скрип, шорох, пыль и жгучее солнце наверху.
В другой раз я ехал с Мамой в ее таратайке. Серый Васька трусил ленивой трусцой. Дорога была пустой. Сбоку от нас шло стадо коров с пастухами верхом на лошадях. И тут из-за горизонта появился самолет. Пролетел над нами, склонился на крыло, развернулся и, пройдя над стадом, дал очередь из пулеметов. Стадо, задрав хвосты, хлынуло с ревом разные стороны, оставив в степи несколько тушь. Летчик сделал еще один заход над нами, поглядел на нас с Мамой и ушел за горизонт. Я хорошо разглядел лицо пилота, мне кажется, что он улыбался над нашим страхом.
Погромыхивает где-то далеко-далеко, будто гроза далекая. Это фронт подкатывается к нам все ближе и ближе. Жаркое лето, пыльное и сухое. По улицам скрипят подводы, фыркают лошади. Обозы, обозы, обозы. На подводах тени людей. Страшно глядеть на черные высохшие лица. Дети, женщины, старики, все на одно лицо. Проходят брички с ранеными, запряженные парами волов. На железной дороге стоят эшелоны с людьми, скотом, станками, военной техникой, вагоны с ранеными — на этих вагонах нарисованы красные кресты в белом круге. Огромный табор и все в движении, все едут, а, в общем-то, бегут от немцев. «Беженцы». «Эвакуированные» — никто не говорит. Не прижилось это слово. Ситуацию отражает именно слово «беженцы» — на настоящий момент нашей жизни. Бегут от фронта, а на фронт идет встречный поток: колонны бойцов, повозки, автомобили — и тоже запыленные, усталые с серыми лицами, а в глазах неизвестность своей судьбы.
