Из всех семей забрали мужиков, остались бабы да ша шелудень безнадзорная. Война разбросала семьи по разным дорогам. Вот и бредут люди на восток, уходят от войны. Скоро и я пойду этим путем, но пока еще сидим на месте. Слушаю рассказы своих сверстников, пришедших к нам с далекого запада. Есть прибалты, есть с Украины, Беларуси и Молдавии. Толпы евреев с Одещины. У каждого народа свой говор, и мы уже по говору умеем различать кто откуда.
Был у меня друг Серега. Отца у него взяли самым и первым и они самые первые получили похоронку. Отец Сереги был сильным охотником, уходя на фронт, оставил ружье. Серега и мне давал стрелять. Он высыпал дробь из патрона, и мы вставляли палку в ствол, затем стрельнув, смотрели, как высоко улетит палка. Потом его мать променяла ружье на харчи — на муку, на масло, на мед. Сережа сильно плакал по ружью, но поделать ничего не мог.
Как-то уговорил меня Серега идти записываться в библиотеку. Серега записался, а у меня нет с собой денег на залог, надо 50 рублей. Сергей дал мне денег, и я тоже записался. Деньги я ему, конечно, отдал, только наш залог пропал, так как скоро не стало ни библиотеки, ни библиотекарей. А книга библиотечная у меня осталась, потом тоже пропала.
Мы с Серегой стали изготавливать поджиги. Нам нужны трубки. Серега повел меня туда, где работал его отец. Там стояло несколько разбитых тракторов, мы и уворовали с этих тракторов медные трубки. Дома у Сереги порезали трубки. Инструмент был отцовский и мой приятель неплохо им управлялся. Конец трубки расплющивался, делался пропил под запальное отверстие, из деревянной рогатульки вырезалась пистолетная рукоятка. Проволокой трубку прикручивали к рукоятке и поджиг готов. Насыпался порох, запыжевывался. Надо было поднести огонь к запальному отверстию и… выстрел! Поджиги зачастую разрывало, обжигались лица, руки, но мы делали их снова и снова.
Нашу школу закрыли под госпиталь, а нас, уплотнив классы, перевели в соседнюю. Мы с Женькой бегаем к бывшей нашей школе. Интересно. Раненые в кальсонах и нательных рубахах скачут, ползают, ходят по двору. Во дворе на веревках сушится белье и ленты бинтов. Пробираемся к окну через задний двор. Уже знаем, где операционная, помогая и подсаживая друг друга, забираемся на цоколь и смотрим в окно. Хирурги, сестры в окровавленных халатах, лица закрыты масками, что они делают не видно, только в таз, что стоит под столом, шлепаются кровавые комки. Вата? Куски тела? Приторный запах крови. Нам становится дурно. Спрыгиваем и, пошатываясь, бредем вон со двора. Недалеко от забора нашел рубль, положил его в карман и тогда же потерял, наверно, мимо кармана сунул.
