А ведь погладил боженька человека по голове, пригласил подняться его к эмпиреям — туда, где чистые огонь и свет. Так может Прилепин нарисовать нам город золотой, с прозрачными воротами и райским садом, — или не может? Почему не рисует?
«Даёшь Нобелевскую премию по литературе!» — деньги любит? Как бы не оказаться ему на тропинке неполживого телёнка, придумавшего для нас, что бодался с дубом. Кому Прилепин «Обителью» поклонился? Неужели «Ивану Денисовичу»?
Дивин даже расстроился от того, что мысленные построения привели его к опростоволосившемуся Солженицыну. Очень тому телёнку премия была нужна — до зарезу. Без неё осчастливить нас не было никакой возможности. Так и говорил в открытую, выпрашивая деньги. Выпросил. И чего понаделал? Наплодил мертвячины, от которой тошно. А как писатель кончился после «Матрёниного двора».
Вот она, общая беда, на чём погорела русская литература. Всех, кто был до нас, — на свалку истории. Явный обман или стыдливое умолчание во имя достижения ложной цели приветствуются. Причём судьба заблудившихся советских писателей ничему не научила их критиков и последователей. Те же апологеты соцреализма, вроде литературного начальника Всеволода Кочетова или литературного мастерового Ивана Шевцова, которых нынешние литературные генералы держат за мракобесов и графоманов, ничуть не мракобеснее и не графоманнее теперешних местоблюстителей.
Неровная и нервная проза у Кочетова, торопливая, с множеством слабых проходных мест, которые легко критиковать и удобно пародировать, — зато какой грамотный срез заболевшего общества!
«Чего же ты хочешь?» — диагноз и детальный анализ заразной болезни индивидуализма, стяжательства и бездуховности, которая способна разрушить советское общество. Разве прогноз не оправдался?
А эти кочетовские созвучия и подсказки! Булатов — это Булгаков на стальной большевистской позиции. Позиция честная, хотя и пониже булгаковской. То есть Булатов прозорлив на уровне своего горизонта, отчего правильно формулирует вопросы, а ответить на них не может. Это Кочетов специально так сделал или у него случайно получилось? Но по любому, даже плохо повторяя «Мастера и Маргариту», со своей торопливостью, неряшливым письмом и наивной искренностью — он на светлой русской стороне, созвучен Булгакову в силе беззаветной веры и одним этим предпочтительнее своих слабовидящих либеральных критиков, любящих того же Булгакова за «гимн демонизма» — и надо ведь им было так всё перевернуть, запутать и запутаться самим?
