Херувим четырёхликий | страница 75



Растёт Прилепин как писатель, спору нет. В «Саньке» освоил искусство вживаться в героев. В «Обители» добавил к освоенному взгляд на мир со стороны и свыше — пусть неотработанный и несовершенный местами взгляд, но это уже метка мастера. У кого научился? У Леонида Леонова, «игра которого была огромна»?

Ругать Прилепина, по большому счёту, не за что, но хвалить тоже рука не поднимается. Брутальный мужик. За справедливость стоит. За родину-мать. Но вот главный вопрос: зачем пишет? Чего хотел добиться своими книгами? Какую решал сверхзадачу? И соответствует ли решение замаху?

«Наши» против «не наших» — это, конечно, тоже конфликт; но вот почему «наши» стали «не нашими», почему «не наших» больше, и как получить обратную пропорцию? — такая вырисовывается цель, которую невозможно достичь без выбора пути коллективного спасения и соответственного преображения мира. То есть первая половина русской идеи — справедливости и спасения души — у Прилепина присутствует, а вот со второй у него проблемы. О коллективном спасении и строительстве праведного царства он предлагает думать после победы над явными упырями. А побеждать старается оружием упыриной системы, отчего место побитых занимают другие и более сильные упыри, так что победа оборачивается поражением.

В «Саньке» воспоминания детские хороши — отсюда бы и потянуться к преображению. Но нет, не получается; всё перебивает война, ненависть отодвигает любовь. И никак нам не прибежать к его деду, в детство, из города и страны, где всё так беспросветно…

В «Обители» тоже нет-нет да цепляют героя за душу то доходяга-«каэр» на добыче ягод, то «владычка» Иоанн, то ленинградский поэт, то несчастная лагерная чекистка-шлюха, однако ярость благородная в борьбе за справедливость и собственную жизнь отталкивает от него их всех, и ничем борец получается не лучше палачей-чекистов, почему и не может уплыть к лучшей жизни с посланных ему судьбой Соловецких островов.

В общем, бьются прилепинские богатыри-одиночки за свою и народную волю что есть сил, отчаянно, богатырски — и бестолку. Революционеры, одним словом. А народ много видел революционеров и законно сомневается: разрушить до основания они разрушат, а потом будут ждать, когда само что-нибудь построится. Зачем нам это? И зачем строить неизвестно что? Нам бы царство Божие построить на земле, и не по Библии, упаси Бог, а по справедливости! Так видит Прилепин, что надо строить? — Похоже, нет. А зачем нам тогда его война — эти «ура» и «даёшь», монстры и герои, праведники и уроды, кровь и смерть, город и страна в огне? Преувеличенные, не в реальном масштабе, тупиковые истории смотрятся как пройденные и отброшенные логикой жизни. Зачем их петь? Чтобы они не повторились в будущем? Так скорее повторятся, если повторять, не предлагая взамен другого. Он этого хотел?