А у него работа другая! Он же душа общества, слуга людей, любовник их и брат. Вот и неси бремя…
Наконец выключил я и этот канал. Вообще вырубил телек. И зачем только я так спешил домой? Надо было зайти куда-нибудь в видеопрокат, взять какую-нибудь порнуху…
В общем, одна только у меня оставалась дорога — в постель, спать.
Я очень тщательно зубы почистил, умылся, также ноги помыл, — подготовился самым серьёзным образом. И только после забрался под одеяло.
Как в некоторых сказках говорится: долго ли, коротко ли… Вот так и я тоже, лежал в темноте и не мог понять, сколько уже времени прошло. Появилась вроде бы некоторая свинцовая отупелость — не совсем дурной знак, может, и ко сну скоро отойду, — как вдруг телефон как загремит опять, собака!..
Меня катапультой будто вышвырнуло, в тапки никак не попаду, бегу босой — мать выговаривает всегда, что пятками гремлю зверски, как носорог, — хочу шнур выдернуть, расколошматить телефон. А сам вместо этого бурчу, сорвав трубку: «Чего?..»
С того, другого, конца идёт ну прямо анекдотический какой-то звук: «Алё-о… Это — кто? Квартира Сидоровых?» — размягчённый такой голос, бабский; пытается отрывистее говорить и — повизгивает. Под градусом, что ли.
«Да!» — машинально ору я. Мог бы сказать и «нет», да уже поздно. Уже целую бурю сотворил.
«А кто это? Кто? Маркуша? Маркушенька? Золотко! ты? — как она там заходится! А я… мне просто блевать охота, когда меня так зовут. Вот родители наградили!..
«Ну, я…» — бормочу. До меня начинает доходить…
«А, ну, здравствуй, Маркуша! Ты хоть узнал меня? Я ведь сестра твоя, сестра, Лида! Двоюродная, ты хоть помнишь? Ну, всё равно, ты же брат мне! Заглянул хоть бы, повидаться, а то тысячу лет не был! Где родители-то твои?»
«Родителей нет, — выдавил я. — Уехали на дачу…»
«О-хо-хо-хо-хо… А я-то думала их застать… Ну ладно, передавай привет… Ничего, что побеспокоила-то?»
«Ничего», — проскрипел я.
«Ты живёшь-то хоть — как?» — спросила вдруг участливо, озабоченно.
«Ничего…» — знай, своё долблю.
«Ну, и слава Богу! А то жизнь-то какая пошла… Так всё и не женился? (И откуда только знает, у всех у них этот беспроволочный телеграф!) Пора уже, Маркуша, пора…» — и ещё что-то мурчала, перемалывала, а я, как дневальный-тумбочка, с трубкой, прижатой к уху, в одних трусах стоял.
«Ну, прощай!..» — наконец промяукала она.
«До свиданья», — выдохнул я. И ничего уж больше не дожидаясь, кинул трубку на рычаг. Хватит.
Вернулся в спальню, посмотрел на часы — почти час ночи. Вот стерва, подумал. Наверно, сама выдрыхлась — как они.
