— До свиданья. Спасибо. Спасибо. — Очередь двигалась мимо стоящей возле двери стюардессы. Она, лощёная, как манекен, в синем костюме, кивала в ответ с слабою полуулыбкой. Ещё перед дверью люди шли медленно, но, выйдя на трап, спускались вниз по ступеням легко, и в тот же миг позабыв об оставшейся сзади машине. Я, приклонив голову, вышел и растворился в обнявшей меня темноте так, что светлая дверь самолёта, с кивающей в ней стюардессой, стала вдруг душной и странной. Темнота была мягкой и даже больше того — в ней был и ветер, и даже звуки. Я почти опьянел — в темноте были запахи, память — и сама пустота оказалась живой. Я тоже спустился на твёрдый бетон, он стал мне пухом. Я ещё знал, что позади меня тягостный климат — рядом ещё самолёт, но понимал, что всё то — мутный сон, я возвратился, и, что ни сделаю, будет единственно верным, я могу двигаться, как захочу, и нет причин напрягаться.
Можно и не замедляться — воздух смыл мысли, и они плавно скользят на втором плане. Ни одна цель не мешает, они уже не напирают. Меня здесь ждут, и всё должно измениться. Я иду в тёмной цепи пассажиров — поняв это, я отхожу от неё, чтобы ночная прозрачность не замутнялась во мне их дыханьем. И я спешу. Воздух вокруг меня спит, и я почти понимаю, что ему снится. Ноги, как будто во сне, раз-стук за разом, всё наступают на светлый бетон. Крутится мысль про «реальность иллюзий», я поднимаю глаза — она, упав из большой темноты, вдруг надо мной, очень близко — вся из стекла, будто витрина на два этажа, стена аэропорта. Она заполнила пыльным свеченьем подступы к ней, но «дневной» свет её, бывший внутри напряжённым, здесь очень быстро сникал и становился туманом перед прозрачной большой чернотой. За стеклом в бледной воде ожиданья медленно двигались, недоумённо стояли, совсем слепыми от света глазами смотрели наружу те, кому лишь предстояло лететь, жесты их были нелепы — все они были не здесь и чего-то хотели. Швы между плитами всё отступали назад, я обогнал большинство из сошедших. Толпа самолётов, слабо белевшая за темнотою, была уже далеко и не давила мне в спину — скоро, теперь — не сбавив скорость, я вхожу в плоскость ограды и в тень — калитка открыта…
— С какого вы рейса? — Из Ленинграда. — Отвечаю я куче людей, а сам ищу — где она, только вокруг плохо видные лица. — С какого ви рэйса? — На этот раз я замечаю, кто это спросил — это такой очень грустный грузин, впрочем, грустны все грузины. — Из Ленинграда. — Как на бегу, пропуская всё через себя, я гляжу в разные стороны сразу — лица, и много, и все в темноте — и я уже устаю, теперь плечом, я пробиваюсь сквозь массу. Я выпадаю из ряда последних. Вижу и не узнаю. Понял, что это она — чуть поодаль, узнал и рост, и сложение, но я не вижу лица, да и одета она необычно — она в ковбойке и в джинсах. И без причины тревога. Я подхожу и молчу. Но и она просто ждёт, стоит молча. Делаю шаг и смотрю на лицо. Все фонари расположены сзади за ней — я могу видеть овал, тени черт, и всё вокруг замирает. Две силы видят друг друга.
