— Здравствуй. — Сказал я, и голос чуть сбился, только я не поправляюсь, знаю, что это не важно. Но, вот она продолжает молчать, и я не знаю о чём, я только жду, отдаю ей ответственность, и мне спокойно.
— Здравствуй. Как долетел? — Это слова, что сказал бы и я, но они сказаны твёрже. Я уже лучше вижу ее в полутьме — взгляд её пристален.
— Хорошо. Ты прости — рейс на час задержали. Я очень рад тебя видеть, нет правда. — Я беру мягкие руки и в тот момент понимаю, что именно эти слова, так же, в начале знакомства сказала она, сказала очень серьёзно. Темно, но кажется, что она покачала в ответ головой. Всё идёт кувырком, но я не беспокоюсь. Она ждала меня много лет, долго о ней думал я, и только этой зимой мы снова встретились. Я ставлю сумку на землю и всё-таки обнимаю её, зто как будто короткая пропасть — сразу уходят все чувства. Вокруг нас была теплая тихая ночь, последняя перед июлем. Чуть мутноватая из-за летнего сна, чернота неба, замерев где-то вдали, тоже, как мы, жила истинной жизнью. Взгляд её, обращённый сюда, был невнимательным — он был, возможно, в полях, где она что-то растила. Тут же, у слабых огней, возник странный порядок, как равновесие жизни с покоем. Были и мелкие звёзды на покрывающей всё темноте, но в этот час они сонны. Я отпустил её и улыбнулся.
— Пойдём, где-нибудь посидим, автобус не намечается, но я, когда прилетаю, люблю здесь бродить, а то стоим на проходе. — Люди шли мимо, и говорили, шуршали ногами. Как эта ночь, состоянье моё было тихим. Взял её руку, мы просто пошли — и это было лишь тем, что умещалось в привычные рамки. Возле стеклянной стены багажного павильона я остановился, вспомнив о рюкзаке, всмотрелся в табло номеров, разгружаемых рейсов. — Наш ещё будет не скоро. — Стоя поодаль, но за пределами света, она кивнула. Я долго ждал этой минуты, чтобы меня так встречали — и всё здесь было моим, всё было мною. — Давай пойдём мимо гостиницы, там был диванчик.
— Пойдём. — Она протянула мне руку. Перед нами стояли такси, несколько неосвещённых машин в углу маленькой площади, за ними на очень высоком бетонном столбе голубоватым сияньем горел одинокий фонарь — сам для себя, и от него не было ничуть светлее. Он только смог изменить цвет такси — их полуплоские спины приобрели здесь холодно-зелёный оттенок. Когда мы шли мимо них, я вдруг увидел, что на одной из машин горит яркий зелёный глазок — свет, расходящийся кольцами, пробитый иглами тонких лучей, резал глаз, красил зелёнкой дыхание ночи. Он меня почти ослепил. — Как у тебя там дела, ты надолго?
