На площадке, открыв дверь, я увидел, курили какие-то мужики — чем-то они были весьма недовольны. Соседняя дверь, рядом с нашей, была настежь открыта, и за ней, я заметил, на дверном проеме ближайшей комнаты, под током воздуха плавают занавески. Как будто в праздник, но слишком спокойно. Впрочем, каждый живёт в своём мире, и я, только раз оглянувшись, сбежал вниз по ступенькам. Вообще наша лестница очень тиха — может быть это грузчики, может шкаф привезли. Что-то слегка не вязалось, но я вытолкнул все размышленья — это не очень прилично. Когда я брал газеты, всё-таки мельком отметил — они столько бегали взад и вперёд, а их газеты не взяты. Но тут, за полукруглым оконцем подъезда проглянуло солнце и, осветив всё вокруг, убедило — конечно, и там тоже радость. когда я поднимался обратно, вновь, пришла мысль о соседях, дав в чём-то новое пониманье — они были по-своему забавны. Собственно, только он, дядя Коля, и был там забавен, но уже это давало им прелесть. Оба они, он с женой, — невысокого роста, плотненького телосложенья, он — улыбчив и добродушен, и было приятно порой его встретить. Жена его была сумрачной, то есть это теперь, когда они поссорились с матерью, а до того и она мне всегда улыбалась. Особенно раньше, когда она и в самом деле была в чём-то другой, её лицо казалось мне правильным и, может, даже красивым, но вот уже два года, оно сделалось слишком уж жёстким. Я не торопясь, поднимался, крутя перед собою газету. И, как раз в этот момент, когда я вошёл на площадку (мужики там всё также стояли) из проёма двери появилась она, и лицо это, будто удар, показалось мне страшным. Это потом я разобрался в увиденном — на прежней мягкой основе лежали черты слишком долгого напряженья и, кроме того, большей частью в глазах, глубочайшая отчуждённость. Это потом я всё до конца осознал, а тогда просто принял в себя, что успело войти, а от прочего отгородился. Я закрыл дверь, и она почти всё перекрыла, медленно проскользнули только лишь два ощущенья — что-то не так; бедный сосед дядя Коля — как жить с подобною «страстью». Картошка уже закипала, и я, бросив соль, на миг замутившую воду, присел к столу за газету. Спокойный полдень, я его полюбил ещё в школе, когда вот также сидел, ждал своих, оставив другие заботы. И они возвратились. Первым приходит отец, я гремлю чайником и не уверен, что кто-то вошёл, но нет — из прихожей доносится свист, и я отвечаю двумя свистками. Вот он, сняв пиджак, улыбаясь, заходит на кухню.
