Десятилетия — просто дыра, место падения в странность. Медленно, почти застыло. Себеподобно и однообразно. Множества чисто формальны — всё в них похоже. Да и они размываются, если вглядеться — они становятся частью иных и там теряют значенье. И так — пока всё сольётся, а это слитное — точка. Так вроде бы очевидно, но только это сознание требует чуть-чуть усилий, если без них — наползает чужое.
Как будто бы перед мембраной и после неё всё, и давленье, сравнялось. И можно вывернуть, кто я — я-пустота, это всюду. Всё, будто в формуле, в этом. «Есть» лишь «три нет». Нет «моих» мыслей, что есть — не мои, просто они идут мимо. Нету и слов, и, может быть, я говорить разучился, ведь говорить больше не о чем, не с кем. И нет желаний, совсем — всё теперь неинтересно. Меня ни что не цепляет. Всё в равной степени просто. Что это — уже маразм или ещё всё же взрослость? Но, правда, есть отношенья — так все явленья, людей я стал теперь видеть чётче, причём почти без иллюзий.
Я не всё помню — как оказался сейчас на реке, или откуда я знаю, как это выглядит всё с вертолёта — сверху всё смотрится малость иначе — вода, к примеру, похожа на серый металл — блеск режет зренье. Памяти нет, она где-то внутри — слабо шуршит, что-то хочет, но ей никак не пройти через толщу меня, как не подняться песку на поверхность. Я почему-то не вижу на чём я плыву, да и, при том, не пытаюсь. Вода настолько прозрачна, что мне видно дно, хотя, я знаю, его не достанешь. Я иногда смотрю вниз, кажется, что я увижу на дне города, но вместо них только галька. Можно набрать в ладонь воду, но, всё равно, утекает. Это большая долина, кругом острова — плоские, в зарослях ив и черёмух. На середину я плыть не хочу — меня от берега и не уносит. Моё плавсредство порой развернёт, только назад я смотреть не люблю, и тогда гляжу на небо — на облака и на ветер, но только кожа его не ощущает. Не ощущает она и тепла от бледно жёлтого солнца. Потом опять развернёт меня вперёд лицом — но горизонт слишком близок. Потом возникли и скалы, как будто это дома, вдруг встали сбоку.
Всё таки тучи пришли и сюда — я наблюдал глухой фронт, наползавший с востока — он гасил небо. Я или двигаюсь, или застыл в тёмном тоннеле пространства. В зарослях по берегам стали теперь появляться и сосны. На галечной косе я вышел. Вода текла, ну а воздух стоял, и шорох камешков из-под сапог как будто бы зависал в нём. Я втащил лодку на берег и пошёл к деревьям — пришлось взобраться наверх, на обрывистый склон через высокие стебли крапивы. Здесь, на поляне, трава была низкой, и стало видно дорогу на холм под навес веток. Стоило только войти в этот странный проход, как стало тесно и душно — зелень меня обступила, накрыла. Хотя дорога-аллея была и красивой, но идти вверх не хотелось — там дальше будут поля и леса, будут другие дороги — ну а дрова можно набрать и здесь. Однако, стоило только войти в глубь, в кусты, оттуда выскочил крупный баран, весь грязно-серый и толстый, и, закричав, припустил вправо в лес — я проводил его взглядом. В каждом есть доля безумия, есть и во мне — я извернулся, поймал сам свой хвост, и он виляет моей головою — и я бы даже его отпустил, но не хочу, чтобы стало, как прежде. Костёр пришлось пару раз раздувать, только потом можно было сидеть и глядеть, как закипает вода, и шевелить в огне палкой.
