…Может быть классе в девятом, в шахматной секции, когда туда пришёл Вовик, мы как-то быстро сошлись — вместе готовились для поступленья, ходили в горы, вместе поехали в Питер. Мне показалось, что я понимаю его, ценности наши похожи. Я бы назвал это словом эмпатия — перетеканьем сознанья. В Питере в нас пробудились различные цели.
…Я поселился в общагу в числе самых первых, год мы прожили с женой в двухместной комнате в блоке-квартире, ну а трёхместная рядом — свободна. А за окном было тоже большое пространство — чахлый лесок до Рамбова. У меня было две пары боксёрских перчаток — трое знакомых ко мне приходили, чтоб побоксировать после занятий. Один был перворазрядник, в нём что-то слишком бурлило. Другой давил в боксе массой. Я был вынослив. А Гришка имел мощнейшие руки. И с ним опять — я стал его понимать, как себя, не находя, где между нами граница сознаний. Потом общага заполнилась, образовались какие-то центры, я оказался, где Гришка.
…Центром я побыл уже не в общаге, а на три года попозже — в день по пятнадцать друзей через комнату — жить в филармонии возле Гостиного было непросто. Дамы — от полупацанок до зачарованных насквозь, полухудожники, полукиношник, физики — наши, их жёны и женихи, каждый второй — эзотерик или желающий стать им. Мы вылезали на крышу, где и загорали — кто просто с «кофем», а кто-то с сухим — трёп до полночи под чай и конфеты. Дождь иногда пошумит по скатам крыш за окном — кто-то лежит, кто сидит, кто-то доказывал что-то. Новая логика из Кастанеды, доброжелательный, хоть иронический разум — страна историй, идей и советов. Если пришёл — ты как мы. Думаю, что каждый раз, уходя, каждый унёс ощущение жизни в других и продолженье их жизни. Кто-то «сливал» это сразу — просто встряхнув головой, я это нёс, пока «в туман» не ушёл и последний. Через эмпатию можно идти счастливо и эффективно, но, только, скоро, и это тоже проходит (хотя песок перемолотых мыслей и чувств и разместился под ноги). Да ещё, «вот незадача» — годы, чтоб всё это переварить, годы — найти себя снова.
Труд
…В университете, где на стипендию было не выжить, уже четвёртого сентября на первом курсе я вышел сторожем на «ветродуй» в Нижнем Парке — ох, и холодные же были ночи — ветер с залива, вокруг кленовые уже желтевшие листья и горько-сладкий их запах, зато все статуи были мои — я обнимал мрамор женских фигур. Ухо тогда застудил капитально — гной из него тёк неделю. И понеслось — кочегар, дворник, сторож, в девять утра засыпать в посреди лекции с ручкой, не смыв ни копоть с лица, ни колотун во всём теле.
