Вкрадчивость, тихость наполнили все. В сумерки и даже Серость исчезла. Я иду в кухню и нажимаю на клавишу лампы у кресла, но ее свет только режет. Я прижал пальцы к глазам — но в черноте выплыл странно светящийся глаз — бел, потом желт, наконец, голубеет. Иду к окну, получается странно — в нем моя тень от светильника справа вдруг отделяется влево. Тучи рассеялись, и в тихий двор заглянула прозрачность — нет диссонансов, и нет напряженья.
И меня снова уносит. Я легко вижу другой пустой двор (сжавшийся раньше до точки) и тополя выше крыши у окон, я даже вижу себя рядом с серым столбом, где только лишь замерцал еще белый фонарь, и его свет слишком тусклый.
Она Что теперь это за город…, и из проема углов смотрят окна, я не хочу ни с чем спорить и не замедляюсь. Странное было тогда состояние — меня как будто крутило, я не мог о ней больше не думать, и утонув в синих сумерках, быть хотя бы рядом с ее домом, и видеть свет ее окон — только это и было событием, жизнью. Вечер, он, словно и правда вода, был проводящей средой, соединял меня с нею. По нереально изломанной лестнице ее подъезда я шел наверх в желтом свечении ламп на площадках — и поднимался к той двери. Все это только мелькнуло, и я уже перед дверью.
Свет в коридоре, как сон, пожелтевший, но теперь я не боюсь, ведь это я его создал. Справа тот угол, где были ботинки, мой серый след от подошвы. Чуть приоткрыты стеклянные двери — темная комната, где пианино, тупик, и дверь открыта, тихо — она замерла, я даже вспомнил картину «Даная». С улицы свет фонаря — слева блестит лак на спинке кровати. Влево в углу — ее письменный стол, я сажусь возле, а в памяти тихо всплывает — я ревновал, когда было шестнадцать, но вот не знал, что ревную к себе же. Я сижу в куртке, она неуместна, но только призрак не может раздеться. Кем, интересно, она меня видит?
— Это свидание? — Голос ее вдруг пугающ. Она совсем не шевелится, и это лишнее здесь, а я смотрю и не знаю, что делать — хочу склониться, но я неподвижен, и нету смысла пытаться. Три тех любви за спиной, как тоже три моих смерти — с кем я, на самом-то деле? Я сам могу даже выбрать. Переплелось все — где я, на самом-то деле, и мета-женщина — одна за всех, что мне теперь с нею делать. Это еще невозможность — рука поднимается — пальцем рисует цветок у нее на груди — розу, как помню, неплохо. Я иду в кухню — все слабо искрит — я снова что-то ломаю. Табурет в кухне заманчив, по коридору за мною шаги, чем они ближе, тем тише. Я даже не обернулся. Подняв глаза, я смотрю — она, создав красоту, была ею — она домашняя, в тапках, в халате.
