Дойдя до пыльного сквера, я сел под кленом в тени на диванчик. Деревья, укрыв меня тонкою бледностью крон, полиэтиленовых листьев-ладоней, не заглушали машин, голоса и шаги. Сквер небольшой, как прозрачная банка — по сторонам расходились аллеи, посередине — площадка. В центре её был фонтан, обнесенный кольцом, как будто лобное место — и если б он не крошился бы так недостойно, можно бы было принять в виде старых развалин. Сквер чуть спускался, и вдалеке под голубым звонким небом виден был город. И я был здесь по ошибке. Я понимал, что сейчас я уйду — по этой улице вниз, в направлении к мосту, и даже чувствовал, что я пытаюсь увидеть себя уже там — среди троллейбусов, автомобилей.
…Было по-разному за эти несколько лет — было, что мы говорили. Я приезжал, словно чтоб специально сделать себе снова больно. Но в этот раз удалось — и он стал, правда, последним, я не искал её больше. …Я сидел на трёх ступенях, смотрел на газон, на сухую траву, лишь с кое-где не дотаявшим снегом. Газон окружал невысокий штакетник, а взгляд, потратив все силы, пока поднимался над ним, не мог, не хотел пойти дальше. Уже давно я опустил руки так, что они, образовав треугольник, легли на колени. Рукава на запястьях задрались, и руки в этих местах замерзали, кроме того, снизу шёл холод ступеней, но я не двигался — лучше не будет. И всё во мне было сразу. И появилась она, вышла из-за угла — она прошла уже мимо кустов, принесла шум голосов во дворе и ряд домов за площадкой. Как будто ветром, повеяло светом. Я был во всём для неё, не для неё — меня не было больше. Теперь через плечо я смотрел на неё, чувствуя вдруг себя слабым. Она узнала меня, её рука задержалась на взмахе, хоть подбородок упёрся в плечо, я не шевелился. Казалось, за миг до того воздух ещё шевелил очень большие промытые окна. Она пошла по прямой. Что-то подняло меня. Только пока я вставал, она уже оказалась у двери и протянула к ней руку. Я видел только расслабленность кисти. Странно, что я вообще там хоть что-то увидел, ведь я смотрел ей в лицо. но из-за наклона и его не видел. Я ощущал, как у её очень гибкой руки, всё ещё что-то творится. Голова её вдруг замерла, она остановилась. Волосы и их пространство упали. Возле меня в тени этих волос была лишь белая маска — бледно-серебряный лоб и навсегда удивлённые брови. Мне, очевидно, уже полагалось уйти, но я стоял. Дверь громко хлопнула, и стало тихо, я стоял, щурясь от сонного неба — как опереться рукой о штакетник? Газон скользил назад мимо. И что-то начало падать. Так вот всё просто, доской по лицу — мир, такой цельный, распался, только куски и осколки. Истинный я, замеревшиий в том утре, без интереса смотрел на всё бывшее позже.
