— Слава Аллаху!.. Говорил ты с матерью его?
— Да, князь. Она чтит твою мать и примет тебя сама… Теперь она просит всех в кунацкую.
— Помни же, Джансеид, что я говорил тебе.
Молодой человек низко опустил на лоб край башлыка и поотстал, давая дорогу Селиму и Сулейману впереди. Сам он, как слуга, ехал за ними… Вдали на площади джамаата вдруг вспыхнул огонь.
— Что это? — остановился князь.
Действительно, под красным блеском факела виден был всадник, державший его и спускавшийся вниз.
Кабардинец быстро обернулся.
— Джансеид, отстань подальше… Ты приедешь, когда я уже буду в кунацкой.
А сам ещё раз сильно ударил коня нагайкой и вынесся вперёд.
— С добром ли приезд твой?.. — по адату спросил его младший брат Хаджи.
— С миром и благословением.
— Да услышит тебя Аллах! — и у порога сакли мальчик быстро соскочил с седла, чтобы поддержать стремя Хатхуа.
Князь в сопровождении Селима и Сулеймана вошёл в кунацкую.
Их под руки, как следовало, повели и посадили на тахту, в подушки. Приличие требовало, чтобы они и не подымались с них всё время, пока будут оставаться здесь. Из женской половины слышалась суматоха. Кто-то раздувал огонь, жалобно блеял барашек, которого тащили под нож, чтобы угостить свежим шашлыком дорогого и почётного гостя… Чей-то крикливый голос требовал проса и рису и наказывал принести «бузы» — этого отвара из солоду — для Хатхуа и сопровождавших его.
— Это твоя мать? — спросил князь.
— Да, — тихо проговорил мальчик, стоя у порога.
— Подойди и сядь.
— Не смею… Я ещё мал…
— Я тебе говорю — садись.
— Мне от брата достанется… Позволь мне остаться здесь у порога.
— Благополучно ли всё у вас?.. Как ваши стада и табуны?
— Благодарение Аллаху!
— Нет ли волков около? Хорошо ли вашим отарам?
— Волков мы бьём, у нас есть собаки — любого волка изорвут!
— Каков был урожай?
Истощив перечень городских вопросов, князь погрузился в безмолвие… потом, точно что-то вспомнив, он поспешно обернулся к мальчику.
— Когда твой брат хотел быть сюда?
— Мы уже послали за ним… Месяц не зайдёт за минарет, как он здесь будет.
— Напрасно тревожили его…
— Нельзя, — он хозяин, — ему неприлично пропустить таких гостей.
Нарочно проснувшиеся по столь торжественному случаю, как приезд кабардинского князя к Хаджи Ибраиму, чарахдагцы один за другим входили в кунацкую и садились на корточки у порога, во все глаза глядя на знаменитого джигита, но не смея предлагать ему вопросов. В тишине, царившей здесь, вдруг послышался стук копыт. Хатхуа сообразил, что это Джансеид и, когда мальчик хотел выскочить, резко приказал ему:
