— Невозможно, - качнул головой я.
— Именно такая машина перед тобой, - заверил Густав меня. - Машина для захвата человеческой души. Захвата - и записи.
Как же я потом над ним смеялся! Наверное, если бы старик ведал, сколь скептичен мой настрой, он бы оборвал свою тираду и удалился. Но он пустился в пространные убеждения. Он сказал, что всегда пытался ухватить колебания души посредством музыки, но у него никогда не получалось. Именно поэтому им и была изобретена эта машина, объяснить принцип которой он не решался - из опасений, что я украду его секрет.
Что за вздор, подумал я - и, не удержавшись, сказал ему это в лицо.
Густав упрямился. Он настаивал на том, чтобы продемонстрировать свое изобретение в работе - на Пантере, моей кошке.
Что я мог противопоставить безумцу? Быть может, это был единственно правильный шаг — пусть сам увидит, что слова его действительности никак не соответствуют. Да и потом - мне было даже интересно, как он себе это видел. И я позволил ему. Зря. Зря.
Я позволил ему поставить микрофон для записи перед камином. Самый обычный на вид микрофон - не отмеченный, правда, маркой производителя. Я невольно задумался, где же Густав раздобыл его.
Он подключил микрофон к машине, поставил пустую пластинку, проверил, работает ли рычажок записи. Я подметил полное отсутствие контроллеров громкости звука. От микрофона тянулся шнур, и когда Густав укрепил его на подставке, я увидел маленький красный огонек, горевший где-то внутри микрофонной головки.
И это все при том, что сама машина даже не была включена в розетку! Видимо, ей электрический ток не требовался - хотя, от чего же, в таком случае, она работала?
Любые разумные вопросы с моей стороны вызывали лишь новый поток псевдонаучного бреда — с его. В итоге я сдался и замолчал. Мне хотелось, чтобы эта бессмысленная демонстрация поскорее кончилась - до того, как Мазин вернется. Не хотелось пускаться перед ней в неловкие объяснения - как бы я ни уважал бывшего Густава Фрая, Густав Фрай-нынешний не стоил того.
И потому я подхватил Пантеру, корчащуюся в моих руках, и встал перед ним - так, чтобы он мог поднести микрофон к голове кошки. Красный огонек внутри вспыхнул чуть ярче, и Пантера яростно зашипела.
Густав Фрай опустил рычажок записи.
Пантера завывала в микрофон.
Потребовалось всего минута.
После старый Фрай поднял рычаг и поставил запись на проигрыш.
Вопли Пантеры приобретали на ней какую-то совершенно ненормальную, зловещую тональность. От этого исполненного ярости звука у меня по спине пополз холодок. Я попросил Фрая приостановить воспроизведение. Он, пожав плечами, отнял иглу от дорожек пластинки.
