Тране помнил, как он проводил рукой по волосам, когда поворачивался, спокойно улыбался, кивком головы указывая на конверт с надписью «Зут и его ребята», и стучал ногами по портфелю в такт музыке. Коричневый кожаный кисет на столе, книги, ерш для прочистки трубки, спички. Его воинственный папаша, игравший в оркестре на кларнете, стимулировал его любовь к знаниям. Он был хорошим музыкантом, но слишком застенчивым, чтобы как-то воспользоваться этим. Они жили в квартире у площади, три комнаты с видом на кирпичную стену. Он был не только способным учеником, он лучше всех прыгал в высоту, и когда он побеждал, то покупал книги, которые, по мнению отца, моментально проглатывал.
В то время скука была всего лишь маленьким черным пятнышком, появлявшимся в его жизни, когда он напивался или ему отказывала женщина.
В такие моменты он неподвижно стоял, методично ковыряясь в чубуке трубки тонким ножом. Временами он исчезал. Пропадал. Мы ездили на велосипедах по городу и вдоль набережных, заходили на корабли, где матросы покачивали головами или пожимали плечами: Ну да, они его видели. Вчера или позавчера. По нескольку дней никто не знал, где он. Мы искали его в запертых дачах у моря. Кондукторы в поездах получали указания быть начеку. Знакомые в полиции теряли покой и рассылали ориентировки, но чаще всего им оставалось лишь сообщать о его появлении. Его отец выходил на улицу и делал вид, что чинит велосипед. Мать замирала у окна и следила за площадью. Она судорожно вязала скатерть, переставив телефон на стол возле окна. И когда он не появлялся в школе больше трех дней, директор входил в класс, смотрел на пустующую парту, кашлял и снимал очки. Несколько дней он не появлялся ни в библиотеке, ни на спортплощадке. Когда же он наконец возвращался, Тране никогда не спрашивал, где он был. Он понимал, что не стоило задавать вопросов, что об этом никогда не надо упоминать, но когда он в конце концов появлялся в читальном зале, слегка ссутулившийся, то подходил к книжным полкам, с трубкой, плотно зажатой в руках. Он трясся и утверждал, что ему было скучно до сухости во рту. Все надоело до боли. И дышать надоело, говорил он. Меня окружают люди, которые боятся. И они используют этот страх, чтобы контролировать меня. Они делают вид, что ищут что-то новое, а на самом деле они боятся перемен. Он прикусывал губы и почти не ел. Перед ним на столе лежал пакетик лимонных леденцов, который он называл завтраком и запивал колой из банки. Но он все еще был переполнен архитектурными теориями до такой степени, что скука не оставляла на нем заметного отпечатка, она не могла завладеть им. Ей потребовалось несколько лет, чтобы покорить его.
