– Свершилось! Наш Валерий посрамил самого Пушкина!
– Б-б-бесспорно, – поддержал ее отец. – Одной левой забросил за горизонт солнце русской поэзии.
Ренкерман переглянулся с юнкерами.
– Ну и как понять? Хорошие там стихи или нет? Может это просто отписка и даже не в рифму.
– Судя по реакции наших красавиц, – поворчал Акадский, – стихи шикарные.
– Да, да! – защебетали барышни.
– Они не могут считаться судьями, – гневно воскликнул Постников.
– Разве здесь кого-то судят? – ухмыльнулся Миров-Польский, преисполненный гордости за приятеля.
– Вы прекрасно поняли, что я имею ввиду! – надулся юнкер.
Бабарыкин, не желая дальнейшего накала страстей, предложил:
– Господин Мармеладов, рассудите этот спор. Помнится, вы писали пронзительные критики для «Ведомостей», а значит в литературных тенденциях разбираетесь до тонкостей.
– Я бы предпочел воздержаться от оценок. Поэзия – штука тонкая, хрупкая, как крылья бабочки…
– Нет, нет, прочтите, пожалуйста, – юный поэт умоляюще протянул руки к сыщику, – и огласите приговор. Вверяю вам свою судьбу.
– Что ж, если вы настаиваете…
Эльза подала раскрытый на нужной странице блокнот, все так же томно вздыхая. Сыщик прочитал строчки быстро, по диагонали. Потом вернулся к началу и проговорил каждое слово, перекатывая «ж» и «ш» на языке, словно изысканное вино.
– Жаворонок, солнца нежный паж,
Синеву небес разворошил.
Завтра нет, а прошлое – мираж,
Муки и томления души.
– Заметили? – Эльза кокетливо трепетала ресницами. – У меня глаза синие. Как точно он про небеса написал.
– Яркие образы, сочные, – похвалил Миров-Польский. – Мне такие не удаются.
– Где же россыпи тайных смыслов? Обещали же по целому венику в каждом слове, – ухмыльнулся Ренкерман, – а пока все не лучше, чем у Пушкина.
– Но и не хуже, – срезала его Татьяна. – Возьмите теперь мою тетрадь, господин Мармеладов.
Второй экспромт переполнялся совсем иными настроениями. Поэт сумел переключиться на удивление быстро. В считанные секунды, причем считанные без обмана – портупей-юнкер придирчиво следил за бегом стрелок по циферблату. Но написаны строчки были как будто другим человеком.
– Ларчик кипарисовый девица
С южных гор несла, шурша шелками.
На бруснике губ ее божится
Люцифер, плененный зеркалами.
Постников шепнул на ухо однокашнику:
– Алешка, это он тебя, что ли, Люцифером обозвал?
– Сукин кот! – процедил сквозь зубы Акадский. – Доберусь я до него… А ты не ерничай, Егор. Неизвестно что он твоей пассии написал.
– Скоро узнаем.
