Не смей смиренно улыбаться,
где нужно глотку перегрызть.
Вот все, что нужно помнить вкратце
для начинающего жизнь.
Но если перечень расширить
До радикальных мелочей:
не верь, что дважды два четыре,
забудь себя, ты здесь ничей,
набитый пошлостью кухарки,
что в материнстве без ума
под елку спрятала подарки.
Так стала радостью зима.
Не верь, мы созданы для лета,
но вбиты в эту мерзлоту.
Бей первым и не жди совета,
ходи с ножом, лелей мечту.
Запомни, есть любовь, которой
на наши чувства наплевать.
Среди скупых быть лучше вором,
среди тупых надежней врать
о царстве истины, о правде,
что недоступна их мозгам.
Быть лучше псом в овечьем стаде,
Но не прислуживать волкам.
Бунтуй, сложи свои молитвы,
В гробу успеешь отдохнуть.
И обо всем, что натворил ты,
И все, что здесь прочел, забудь.
И просыпаясь, знать, что буду жить,
что станет март и солнце растолстеет,
и золотые жаркие ежи
растопчут белоснежные аллеи.
Буду жить, смеяться и страдать,
пить молоко с хрустящей коркой хлеба,
и Бунина читать и никогда
не вспоминать какого цвета небо.
Буду жить — в патроннике патрон,
крупица человеческого взрыва.
Я круглый ноль и я же миллион,
попавший в цель и пролетевший мимо.
Родная речь, язык, где слово «да»
не означает полное согласье.
Я буду жить в огромных городах,
к чьим жителям я буду безучастен,
но, надрывая сердце, хоронить
мятежных, безымянных, соц. опасных,
безнравственных, что так хотели жить
пусть коротко, но только не напрасно…
Мне больно, просыпаясь, быть собой,
пить воду и глотать весенний воздух.
Как после бритвы я глотаю слёзы.
Мне больно, потому что я живой.
А друг мой, задушевный, мой читатель,
наверное кочкарский курит план,
иль строит план захвата Цинциннати,
иль в кухонной духовке жжет Коран.
И небо в пулеметных перекрестьях,
и «Герника» — пробоина в стене.
Виват, террор! Ваш новый козырь — крести,
С крестами все в порядке на войне.
Поклонник истребления учтиво
раскланялся и смыл с манжетов кровь.
Мое неиздаваемое чтиво
смирением прогнило между слов.
Больниц психиатрических завязки,
тюремные проверки на плацу,
саратовский омон в бесячьих масках…
Танцуй, мое смирение, танцуй!
Моя литература из-под кожи
больного вич, она из-под земли,
где каждый день на две эпохи прожит
под группу Дорз, под фильмы с Брюсом Ли,
в нее шмаляли, ей ночами страшно,
в ней десять лет проигрывал «Спартак».
там девочку одну назвали Дашей,
там зло зовут никем, добро — никак.
И мой читатель, мой подпольный гений,
тротил кофейный в чашке размешав,
напьется из моих стихотворений
