Глаза людей — пустые лисьи норы,
мазок Мане, Савёловский вокзал.
А я не знаю, есть ли этот город,
в котором отражаются глаза.
Я просыпаюсь в Тире Финикийском,
как хариус, очнувшийся в порту
Москва-реки, и солнце с края миски
льёт лето в рот, и золото во рту.
И дерево ситтим — отец акаций,
добрался до восьмого этажа
хрущёвского надгробия, где снятся
прабабушки московских парижан.
Я просыпаюсь, как преторианец,
под дверью председателя суда
С ножом в руке, и нож похож на палец,
направленный как будто в никуда.
В том «никуда» Юпитер и Юнона
с кошёлками бредут в универсам —
в храм Спаса — где пригоршней щебень трона
Минервы рассыпают по весам.
В том «никуда» нигде — конец дороги.
Четвёртый сын Иакова — банкир,
генпрокурор, родоначальник йоги
и муж Лакшми, с женой скуривший мир.
Я просыпаюсь, как глухой Агриппа,
изъеденный червями поздних дам
за то, что перерезал струны скрипке
и выпил звук, как прежде пил «Агдам».
Октябрь — цирюльник…выбритые парки,
обветренных бульваров полубокс…
Два месяца ещё прольётся жаркий
сок лета, раскалённый жёлтый смог.
Я буду просыпаться в лисьих норах
соседских глаз, по лестнице сходить
за смертью в безымянный этот город,
наколотый у жизни на груди.
Да сдохни ты, тебя увещевать!
Забей строфу маразмом пресс-релизов.
Любовь моя, божественная блядь,
поставь вот здесь губной помадой визу.
Вакцина от сегодняшнего дня —
ноктюрн на грязных клавишах ступеней.
Ты будешь задыхаться нотой «бля»,
бемолем соблазнённая к измене.
В изломе тени. Неба розмарин.
Лак для ногтей разлит по горизонту.
Тахикардией бьётся тамбурин
под рёбрами подъездной амазонки.
Ты бабочка под фраком фонаря.
Напейся из гранёного фиала
шартреза от сторчавшихся наяд.
Как, mother fuck, безбожны ритуалы.
До сдохни ты…Развёрнут эпилог
в презрении — что времени эпитет.
Я тоже подыхаю как бульдог,
разорванный агрессией событий.
И причащенье — пирсинг над губой,
мораль с порнографической развязкой,
мадонна — девка месяца Playboy,
молитвы — прозаические дрязги.
И сдохнешь ты у кухонной плиты.
И брошь твоя к яичнице прилипнет.
И я тебе в живот воткну цветы
с чужих могил. И высосу поллитру.
Я люблю тебя. Дай только мне дотянуться…
Сделать шаг — равнодушие, боль, наслажденье.
Я люблю. Помоги мне уснуть и проснуться
в том нигде, в той квартире, где лампа и тени
забегают за шторы. Проснуться бессильным,
бесконечным, заботливым, но неимущим.
Отдавать. Говорить тебе только «спасибо»
и «прости». И бежать. Это страшное «лучше»,
