То же самое — и Питер Мюленберг. Родился в Пенсильвании в немецкой семье и был вскоре вместе с братьями отправлен учиться в Голландию и Германию, даже служил там какое-то время в немецких драгунах. Вернувшись, стал лютеранским пастором. Ходила легенда о том, как он вступил в Континентальную армию два года назад. Для очередной проповеди выбрал тексты из Книги Экклесиаста и, дойдя до слов «время войне и время миру», объявил, что настало «время войне». После этого снял рясу, открыв под нею мундир полковника вирджинской милиции. Некоторые прихожане были так взволнованы, что тут же начали прощаться с женами и записываться к нему в вирджинский полк.
Генерал Чарльз Ли — это уж был чистокровный англичанин. Продержав его в плену полтора года, британское командование затем обменяло его на своего пленного офицера, и он смог присоединиться к штабу американского главнокомандующего. Вашингтон относился к нему с подчеркнутым уважением, всегда спрашивал его совета, отводил ему важную роль в планировавшихся операциях.
Но Гамильтон ничего не мог поделать со своими подозрениями.
Из донесений лазутчиков в Нью-Йорке он знал, в каких условиях содержался там пленник. Генералу Ли был предоставлен трехкомнатный апартамент в здании городского совета, придан личный слуга. Каждый вечер близлежащая таверна доставляла ему обед с вином и бренди, на шесть персон гостей по его выбору, за счет британской короны. Свечи и дрова тоже поставлялись бесперебойно. После возвращения из плена генерал Ли должен был заново присягнуть на верность Конгрессу. Гамильтон заметил, что, давая клятву, Ли дважды снимал руку с Библии. За спиной Вашингтона он неустанно критиковал его действия, объявлял неспособным вести за собой большую армию.
Рядом с генералом Ли на складном табурете с трудом пристроил свой объемистый зад Генри Нокс. Родился он в семье иммигрантов недавно прибывших сюда из Шотландии и Ирландии. Ирландский акцент иногда проскальзывал в его речи. Так же, как и Гамильтон, он должен был уже в двена-дцать лет пойти работать клерком в лавке, так же жадно зачитывался книгами по военной истории, так же рано был зачарован грозной мистикой артиллерийских стволов.
Ну а сам Гамильтон? Должен ли был он и себя считать иноземцем? Пришельцем, занесенным в Америку причудливыми ветрами судьбы? И кто, как не судьба, подстроила так, чтобы он и его батарея раз за разом попадались на глаза генералу Вашингтону в боях под Брунсвиком, Трентоном, Принстоном? Во время зимовки в Морристауне генерал предложил ему пост адъютанта, а весной 1777 года Гамильтон уже вел почти всю обширную переписку штаба армии, сортировал сообщения лазутчиков, допрашивал британских дезертиров. Вскоре главнокомандующий проникся таким доверием к суждениям и эпистолярным талантам своего молодого помощника, что стал доверять ему составление писем к Конгрессу и соперничающим генералам, ухитрявшимся интриговать друг против друга даже в разгар войны.
