— Ничего-ничего, сейчас, — успокаивала меня хозяйка. — Ты присядь пока.
Она докуривала, когда дверь, наконец, приоткрылась, и в коридор просочился щуплый мужчина, одетый в запущенную униформу. В руках он вертел фуражку пограничника.
— Я, между прочим, из ФСБ. Какие проблемы?
Федя тупо смотрел на него.
— Проблемы какие!.. Тут… Я интересуюсь… — пограничник отвёл глаза и надел фуражку.
— Федя, бл… дь, скажи им, что людям отдыхать надо! Скажи, хули они там развели! Человеку спать не дают! Скажи, культурно надо себя вести! Мы здесь хозяева, а они не одни, бл… дь, живут! — орала Галя с кухни. Мощь ора была такой, что парадная дверь, отделённая от Гали одним поворотом и пятнадцатью метрами двух коридоров, нервно задрожала. Когда дверь успокоилась, Федя нехорошо смерил пограничника сощуренными глазами, набрал воздуху и с пафосом выдохнул ему в лицо:
— Хули!!!
Возражать пограничник не стал.
— Ну вот, видишь, Фёдор Евгеньевич молодцом, разобрался. Иди, отдыхай спокойно, — напутствовала меня растроганная восстановлением порядка и исторической справедливости Галя. Одним скомканным движением она махнула рюмку. И от избытка чувств прослезилась.
После воспитательной беседы жилички, конечно, попритихли, но тут в квартиру вселился тридцатилетний хозяйский сын с домашним кинотеатром. Сам по себе сын был вроде как вполне приличный. Только вот то ли он сначала запил и через это от него ушла жена; то ли жена от него ушла, и он с расстройства запил. Так или эдак, а только въехал он, находясь в глубоком запое. Очень скоро в эту антрацитовую алкогольную бездну сверзился и папаша.
Теперь каждую ночь за фанерной стенкой в режиме «звук вокруг» крутились музыкальные комедии с советскими звездами Орловой и Ладыниной. Под фильмы запойные беседовали.
— Ты не обижайся, пап, но ты — говно, — резюмировал сын время от времени.
— Ты сам говно! — моментально вспыхивал Федя.
— Да, я говно, — с достоинством соглашался сын. — Но это не отменяет того, что говно и ты. Вся разница между нами заключается в том, что я осознаю, что мы с тобой оба — говно, а вот ты осознать это до сих пор не в состоянии.
Однажды Федя не сдержался, и философы сцепились. Потом бурные кратковременные драки вспыхивали каждую ночь. В эти моменты на бравурно-задушевные песни из сталинских комедий накладывалось агрессивное кряхтение — собутыльники боролись и даже били друга молча. Через стенку шум от их возни напоминал молнии без грома.
До поры эти ночные зарницы гасила Галя. Она выпивала понемногу и исключительно днём, из последних сил балансируя на краю уютного запойного беспамятства.
