Как-то одноклассники спросили Шуру, ради чего он идёт на такие жертвы. Он минуту подумал и поведал, как на заре его отрочества, в пятницу, кажется, вечером, в дверь позвонили, и они с мамой обнаружили, что за дверью лежит мертвецки пьяный отец. Третьеклассник Шура помогал маме тащить отца до дивана, а мама говорила, что папа работал-работал всю неделю, чтоб им денежки заработать, и теперь вот сильно устал.
— И тогда, — сказал Шура, сидя перед одноклассниками с совершенно неподвижным лицом (он был похож на плохого русского из американского фильма времён холодной войны), — я решил: фиг я вам буду работать, когда вырасту. Буду спортсменом — я от спорта меньше, чем чем папа от работы, устаю.
В жилом корпусе спортлагеря не было туалетов. Днём спортсмены пользовались туалетами, расположенными на улице, однако по ночам отсутствие сортиров внутри здания становилось большой проблемой: на ночь администрация лагеря корпус запирала. Запирала не садизма ради, а безопасности для — чтобы подростки по ночам не шлялись по окрестностям и не искали приключений на свои, пардон, задницы. Само собой, окна на первом этаже были заколочены наглухо — иначе какой смысл запирать двери? Поэтому спортсменам помладше, которые жили на первом, в случае малой нужды приходилось пользоваться вёдрами.
А вот живущие на втором спортсмены постарше вёдрами брезговали. Они справляли малую нужду в открытые окна, и по ночам малыши с первого с благоговением прислушивались к шуршанию мощных струй и стуку тяжёлых капель по листьям подступающих к окнам деревьев.
Однажды Шура Иванов, самый заслуженный из всех старших спортсменов, во время вечернего кросса по лесу наелся каких-то неправильных ягод. Припёрло Шуру сразу после отбоя. Он уже был готов наплевать на неписаные правила и воспользоваться ведром, в которое делали салажата с первого, но понял, что добежать до ведра не успеет. Шура сел на подоконник спиной наружу, выдвинулся подальше и с наслаждением расслабился.
Утром на линейке один из живших под Шуриной комнатой салажат шёпотом спросил:
— Шура, ты вчера в окно ссал?
— Ссал, — соврал Шура и густо покраснел.
— Фига у тебя капли крупные, — прошептал салажонок, обмирая от восхищения.
До 25-ти лет я числил себя продвинутым меломаном («Чайф», «ЧиЖ» и всё такое), поэтому при звуках джаза морщился и просил выключить.
Так бы, наверное, и морщился до сих пор, если б 13 лет назад, в те самые двадцать пять, не случился со мной, как пел незабвенный Фредди, failed romance. Проще говоря, выяснилось, что одна умопомрачительная особа, в которую я полгода был влюблён последней юношеской любовью, влюблённости моей, мягко говоря, не разделяет, и никогда, собственно говоря, не разделяла.
