Валерий Иванович, как звали философа, поудобнее развалился в кресле у стены, с небрежным изяществом держал сигарету, попыхивая дымом, неторопливо и негромко ронял слова. Узнав, что Маркову понравился редактор, он, прищурившись, сказал одобрительно: — Сережа — оптимистическая противоположность в нашем тридевятом царстве. — После некоторой весомой паузы продолжил: — Знаете, когда в вонючей магазинной подсобке, в бочке с огуречным рассолом вдруг солнечный луч отразится. — Он хохотнул, и вспененные завитки дыма медленно поплыли вверх.
Через час застолье тихо кипело. На столе в беспорядке теснились принесенные из буфета бутерброды и консервы. Коваль и Валерий Иванович немного нервно обсуждали последние институтские сплетни. Но тут Сергей встрепенулся, наполнил стаканы и торжественно поднялся, выпрямился и заявил:
— Конечно, вы в курсе, что наш восьмидесятый год ООН объявило годом «наступления коммунизма». Мы все — настигнутые коммунизмом. Вперед — к победе коммунизма! И вот он победил, на всех наступил. В поле брани — убиенные и искалеченные. Кому жизнь поломал, кому кости, кому мозги вышиб. — Он поднял стакан. — Так давайте встряхнемся, соберем остатки сил и мужества — нам еще далеко ковылять.
Поставив на стол пустой стакан, Валерий Иванович с одного из бутербродов взял ломтик сыра, энергично сжевал его и, подняв палец, первый прервал паузу:
— Есть одно соображение по поводу вышибленных мозгов. На минутку соберем ошметки вместе, засунем в черепушку — и задумаемся. Двадцать лет назад на полном серьезе, под фанфары было заявлено о приближении коммунизма…
— Вдалеке послышался шум поезда, — забарабанив по крышке стола, вставил с издевкой Коваль.
— Но он не приехал, — продолжил Валерий Иванович. — Из этого следует грустный вывод: наш корабль несет по воле волн… Утверждаю, энергия насилия выдохлась, верх одерживает энергия пахаря. И не впервой. Пример, татарское иго, триста лет рабства, а потом дикие полчища сгинули, а Русь осталась. Тоже результат столкновения стихий насилия и пахаря.
— А не слишком ли он труслив, твой пахарь? — спросил Коваль, с иронией усмехнувшись и подмигнув Маркову. — Не он ли придумал страшную сказку: отрубил богатырь бошки змею трехглавому, а тут на месте каждой выросло по девять голов. Это ж ужас какой! — завопил Сергей. — Девять вместо одной.
Валерий Иванович хитро прищурился, затянулся сигаретой и выдохнул клуб дыма:
— Это психологический тренинг растущей детворе, которой потом змеиные головы рубать. Там ведь дальше как? Богатырь-то снова стал головы рубать да пеньки прижигать каленым железом. — Валерий Иванович загоготал. — Так что, мало гаду сказать, что он подонок, надо ему еще в глаза посмотреть, до нутра его поганого пронять. Надо пустить в ход некое чудо. — Валерий Иванович приподнял руку с сигаретой. — Он не потому подонок, что в нем подлость живет, а потому, что в нем добро в анабиозе. Не знает он цены собственной бессмертной душе. А вот включи эту хитрую машинку — и, глядишь, станет человеком или сгинет.
