— А что, один мой приятель, стукач мелкий, сгинул.
— Стукачи — это цепные псы насилия, — изрек Валерий Иванович.
— Ну, это была цепная шавка… Вадиму Андреевичу уже рассказывал про мои армейские похождения, — пояснил Коваль. — И верно, смотрел ему в глаза. После бесед с гэбэшниками вернулся в часть, и — ведь сразу сообразил, что лучший друг накакал, — его за шкирку. Очень хотелось его морду разглядеть. — Коваль усмехнулся. — Может, логово подлости хотел рассмотреть или душу в анабиозе? Глазки такие круглые, свиные, белок с прожилками, радужка с темным ободком, рыхлая синька, и зрачок, как очко в сортире. Показалось даже — сжался зрачок… — Коваль замер, вспоминая, потом вздохнул легко: — И точно, через несколько дней сгинул, перевели в другую часть. Не знаю уж, пробудилось ли в нем что.
Молчавший до этого Марков встрепенулся и проговорил оживленно:
— Мне бы в глаза посмотреть своему другу-стукачу… Да не дотянуться до Парижа.
— Вот, Валерий Иванович, — сказал Коваль, кивая на Маркова, — Вадим Андреевич не только настигнутый коммунизмом, по нему еще и социализм проехал, как танк. Надо бы в советской конституции гарантировать не только свободу слова, но и право глянуть в глаза своему иуде.
— Мне сегодня утром тоже хотелось в Париж, — мечтательно сказал Валерий Иванович.
Коваль вопросительно глянул на него и сказал мрачно:
— Вы что же, тоже видели в парткоме объявление о тургруппе во Францию?
— Намедни.
Коваль встал, оперся кулаками в стол, важно набычился:
— Нет такой задачи, которую бы не решили коммунисты.
— Кто же с моей анкетой туда пустит меня? — жалко проговорил Марков.
— Вы же сочинитель, — повысив голос, торжественно заявил Коваль, — мы — щелкоперы! Мы такую биографию изобразим. Валерий Иванович, возьмите бумагу… Ну, про войну, Вадим Андреевич, сами запишете. Так… воевал, орденоносец, учился. С шестьдесят такого-то года в спецкомандировке по заданию правительства. Сколько, семь лет, наградили вас? Так, значит, четыре года спецкомандировка. А три тогда, Валерий Иванович, запишите, на излечении после ранения при выполнении правительственного задания. Отказались от инвалидности. Трудился на Севере. Потом внештатным литсотрудником в различных газетах.
— А как же документы? — спросил оторопело Марков.
— А кто их будет смотреть? Кому нужно копаться в позорных бумажках, когда перед нами герой всей страны… Так, с отделом кадров я улажу, там и без трудовой книжки обойдутся. У меня там родная тетка работает. А к секретарю парткома я с живцом пойду. Есть у меня практиканточка с факультета журналистики. О-о! — мечтательно застонал Коваль, весь озаренный огнем и вдохновением. Афродита с пятым номер бюста. Как раз во вкусе нашего секретаря. На эту плотву его и возьму.
