Но я в это дело не верю — в конец света. Вернее, не боюсь его. Потому что, даже если он наступит, мы ведь все окажемся вместе. Снова все вместе: я, папа, мама и баба Лиза. И даже баба Валя будет с нами, хотя я её ни разу в жизни не видела.
— … Ума не приложу, что теперь делать… Что? Ты в своём уме? Да мне наплевать, что он устроит! Век бы мои глаза его не видели…
— Мам, можно, я погуляю?
— Сиди читай! — рявкает мама на меня, а потом на тётю Ботю: — Только попробуй! И вообще, не вмешивайся — это семейные дела, понятно?
Я чувствую себя как в клетке. Такая затюканная зверюшка в зоопарке, которая ест кашу из ведра и глядит на голубой клочок неба.
* * *
Опять приснился этот ужасный сон.
Мы едем на нашей старой зелёной машине, все вместе. Бабушка рядом с папой впереди, а мы с мамой на заднем сиденье. Окошки плотно закрыты, за ними проплывают горы. Это с одной стороны. А с другой — море. Мы поём какую-то эстрадную песню — беззвучно, только широко открываем рты, как рыбы. Кажется, нам жутко весело — просто до чёртиков.
Я поворачиваюсь к окну и на линии горизонта, там, где море соединяется с небом, вдруг вижу что-то очень красивое и сияющее.
— Лиза, Морская птица! Смотри!
— Глупости, — холодно говорит бабушка, как будто у неё за пазухой килограмм ледышек. — Выдумала какую-то птицу-шмицу, представляете?
«Птицу-шмицу?» — ужасаюсь я.
— Лиза, ты что?!
— Не фамильярничай, — строжится на меня мама.
Баба Лиза начинает надо мной смеяться, а за ней смеются мама с папой — громко и обидно. Мама даже строит рожи, а папа показывает мне, как маленькой, козу:
— У-тю-тю!
Мне становится противно. В машине душно и пахнет, как в зоомагазине. Я хочу вылезти из этой мерзкой вонючей машины.
— Ты куда собралась? — бабушка оборачивается, и я вижу, как ходит ходуном её широкое морщинистое лицо.
Я вдруг понимаю, что это не Лиза! Это баба Валя — с траурной фотографии на маминой полке!
Они все смеются и смеются надо мной — снова беззвучно, как противные рыбы. А потом происходит затемнение, как в конце фильма.
* * *
Понимаете, мне тринадцать лет. Тринадцать! В тринадцать лет людей уже на дискотеки отпускают и к друзьям с ночёвкой. А меня не то что к друзьям, мне на море нельзя одной! Сидишь дома сиднем, с тоски можно умереть. У меня даже компьютера нет, представляете?
Да и друзей-то у меня никогда не было. В Фирсовке мама запрещала с деревенскими общаться, мол, они мне не ровня. У них гены какие-то, потому что отцы — сплошь пьяницы. А по мне так лучше хоть какой-то отец, чем вообще никакого.
