— Не расстраивайтесь. Вы с Нелей пойдете в больницу, а Леву и Юру мы возьмем к себе.
Так и сделали.
В больнице Неле стало еще хуже. Надежды на выздоровление почти не было. Врачи сказали:
— Если вы не болели малярией и скарлатиной и хотите спасти ребенка, дайте свою кровь. Она очень слаба.
Сделали переливание.
Я не могла дальше оставаться в больнице, не повидав Леву и Юру, а выходить из тифозной палаты не разрешалось. Тогда я пошла на хитрость: проходила на кухню, оставляла там белый халат и через черный ход выходила в город.
Лева знал все буквы, умел решать задачки. Я с первых же дней, хотя фактически ему не исполнилось семь лет, попросила, чтобы его приняли в школу.
Приходя к детям в общежитие, я просматривала домашние задания Левы, готовила еду. Ходила в милицию прописаться, чтобы получить хлебную карточку, и в военкомат, чтоб стать на учет. А вечером спешила обратно в больницу. Врач заметила, что я из тифозной палаты ухожу в город, что строго запрещалось. Но, учитывая мое положение, смолчала, притворилась, будто ничего не знает об этом. Как-то, в воскресенье, как всегда, пришла к детям. Лева показался мне не таким, как обычно. Он был молчалив, щеки горели. Проверила температуру. Оказалось, что и он заболел. Это был еще один удар.
На деревянном полу приготовила постель, уложила его. Объяснила, как он должен следить за собой в мое отсутствие. Попросила соседку проследить за Левой. Мне надо было идти в больницу, так как ночью без присмотра Нелю нельзя было оставлять. Оказалось, что она долго ждала меня, потом стала плакать, температура вновь повысилась. Прибежала в больницу. Ноги не шли, подкашивались. Я задыхалась, мне самой стало нехорошо. Мысли, беспокойные и мучительные, лишили меня сна. С одной стороны — состояние детей, с другой — отсутствие вестей от Христофора. Жив ли он, или может он в госпитале, в тяжелом состоянии? Кто знает? К тому же я плохо питалась, почти не спала, давала Нелли кровь, была переутомлена, сильно ослабла. Но убеждала себя, заставляла себя: надо было, во что бы то ни стало, выдержать, так как моя жизнь нужна этим трем малышам. Нужно спасти, вырастить их.
В инфекционной палате больных было немало. Все были взрослыми. Медицинского персонала не хватало. Как могла, помогала и я, а к утру, как только рассветало, бежала к Леве. Он жаловался на боль в горле и животе. С разрешения врача Леву также уложили в больнице, в мужскую палату терапевтического отделения. Диагностировали сухой плеврит. В то время в Чимбае не было специальных больниц, как и отдельной детской больницы. Все помещалось в одном здании, разделенном на отделения. Приходилось бегать из одной палаты в другую. Через 3 дня попросила врача перевести Леву к Нелли в тифозную палату, чтоб он не оставался без моего присмотра. Неудобно, да и нельзя было переходить из тифозной палаты инфекционного отделения в мужскую палату терапевтического отделения. Переходя из одной палаты в другую, я могла заразить тифом других больных. У нас же в палате я могла бы ухаживать за обоими детьми. Врач согласилась. Кровать Левы поставили в отгороженном простыней дезинфицированном углу. Я обычно сидела с Нелиной стороны «перегородки». Брала в больничной библиотеке детские книжки, читала им, или просто разговаривала. У меня было два халата. Когда надо было, умывшись, переходила к Леве, ухаживала за ним, а затем снимала халат, вновь умывалась, и шла к Нели. Полтора месяца провела я в больнице с детьми. Но ни Неля, ни Лева не заразились друг от друга, то же относилось и к другим больным из палаты. Дети постепенно поправлялись.
