Минут десять мы теребили лампочки о пальцы и другие вещи, любуясь красивыми голубыми сполохами. Потом, довольные, разошлись по койкам. Объяснение нашлось.
Дедушке понадобилось достать из низу шкафа пластмассовый ящик, чтобы убрать туда какие-то свои атрибуты или аксессуары. Тамошней дверце немного мешает открыться стул, на котором сидит сидящий за компьютером (я).
— Убери… убери… — начал было дедушка.
— Задницу?..
— Нет, сиди, я уже почти достал, — и дедушка, действительно, почти без проблем вытащил нужный ящик.
— Что такое? — забормотал он пять минут спустя, — почему я не могу убрать его обратно? Ты со стула встала, что ли?
— Нет, дедушка, я не меняла положения. И вообще ничего не меняла.
— Тогда почему же?..
— А потому, — ответила я афоризмом, — что вынимать всегда легче, чем засовывать.
19 сентября
Привет тебе, Альбина!
Хотела написать: как ты там, на своей загадочно-зашифрованной, полной удивительных открытий работе, — но потом вспомнила, что адресуюсь не к тебе данного момента, а к тебе — уже пришедшей домой, тебе из будущего, со скептически-заинтересованной полуулыбкой (почему-то именно так в моей фантазии) открывающей этот милый дневничок. Кстати. Если уж я начала с первых же слов путаться во временных срезах, то почему бы не сделать экскурс во вчера, а конкретнее — в последние три часа до твоего прихода: я одна в тёмной спальне, со своим ожиданием и тонкими взвизгиваниями подвыпившей Максимовны за стеной. Признаюсь же тебе (вчера я не решилась этого сделать), как я проводила время. «Здравствуй, дорогая передача (к счастью, вопли уютного семейного гульбария были достаточно громкими); здравствуй, дорогая радиопередача «В ожидании Альбины»!» Пишет тебе Соня из Москвы. Передайте, пожалуйста, песню «Выхожу один я на дорогу» в исполнении Максимы Сергеевой». — «Очень трогательное письмо пришло нам в редакцию… выполняем твою просьбу, Сонечка, и передаём романс «Выхожу один я на дорогу» для всех, кто сейчас находится в ожидании Альбины — и, конечно же, для всех Альбин, которые сейчас в пути. Выхожуууу одиииин я на дороооогуууу…» — «Скучаешь, бедняжка?» — сочувственно спрашивал отец, на середине ловко оборванной фразы вваливающийся в комнату и врубающий верхний свет в тщетных поисках забытой на стуле футболки.
Но вернёмся в сегодняшний день. Знаменательных событий (т.е. достойных упоминания в этом посвящённом тебе документе) до сих пор почти не было, если не считать забавного диалога, происходившего через некоторое время после твоего ухода, за завтраком. Темой разговора (достаточно бурного) была назойливость, Назойливость, возведённая в ранг семейного недостатка: папа, бия себя в грудь, заявлял, что ему «нравится быть назойливым» и он «может себе это позволить!»; бабушка была менее экстремистична и миролюбиво упрашивала присутствующих ловить её на проявлениях этого качества и по мере сил бороться с ними. Далее бабушкина мысль пошла по совершенно естественному и логичному пути: Юра, её сын и мой отец, просто-таки физически не мог не сделаться назойливым, потому что эта неприятная черта в избытке присутствует как у его матери, так и…
