Акука | страница 68

Рано, ещё нет шести. Плотно сеет дождь. Невнимательно сижу у пишущей машинки. За окном стелется туман, там интереснее. Отуманились река, луг. Кажется, сидишь по ту сторону стекла. Включил настольную лампу, ощущение сырости исчезает. Электрический свет меняет настроение: мурашки неуюта на спине становятся тёплыми прикосновениями покоя обжитой избы.

Из пелены медленно показывается грива, голова, круп нашей лошадки. На дорогу-невидимку выходят из тумана два пожилых человека с рюкзаками — мужчина и женщина. Она в белой косынке, он без шапки, седой. Они почти касаются друг друга локтями.

Идут мимо лошадки, мимо дома, не оборачиваются. Проходят, старательно не глядя в моё окно. Я их понимаю. Не дай, Господи, усталым путникам даже случайно заглянуть в чужой уют.

Человеку всегда нужны дом и тепло, особенно тепло душевной, дружеской привязанности.

Путь туманных незнакомцев не близок. Встали пораньше и ушли подальше. Только через двенадцать километров в ту сторону встретят жильё.

Я вижу теперь одни спины с рюкзаками. Две пары шагающих резиновых сапог поглотил туман.

Лошадка кивает, кивает тяжёлой головой вслед уплывающим чужакам.

О чём я думаю?

О пустой лесной дороге, о туманном будущем.

Ласточки лепят гнёзда, посвистывают, им всё ясно.

Хочется, чтобы путники взялись за руки.

— Дед, мы пойдём с тобою в туман? — за моей спиной стоит ещё сонный внук.

— Пойдём.

Третье утро подряд открываю дверцу колодца, а на приступочке для ведра сидит черно-бархатная царственна жаба.

Сидит спокойно, смотрит мне в глаза. Беру её, пересаживаю в заросли чистотела или незабудок у колодца, здесь тень. Теперь достаю воду.

Вот и четвёртое утро. Открываю дверцу — сидит.

— Здравствуй!

Я ритуально переношу августейшую персону в тень, на этот раз в незабудки.

— До следующего утра, мадам!

Но речь не о жабе.

Оказывается колодец — ворот колодезный и ведро на цепи знают хозяйскую руку, ждут хозяйской руки.

Если брал воду кто-то другой, я не наполню ведро сразу, не поддергивая цепь. Не так чужая рука ворот крутит, по-другому сматывается и наматывается на него цепь. Не так ложится ведро на воду и выходит из колодца косо, кое-как: дужка ведра на цепи перекосилась. Не хочет ворот воротиться с полным ведром.

Но главное — нет отклика, взаимности. Что за отклик?

Я спускаю ведро, скручиваю цепь. Ведро коснулось воды дном, легло на бок, а не плюхнулось, и стало пить большими плескучими глотками, наполняться. И вот оно осторожно торкнулось, легонько дёрнуло цепь, значит, и мою руку, удерживающую рукоять ворота. Торкнулось ласково, знакомо: торк и ты замер, остановил ворот. Секунду стоишь притихший, как и колодец. Полное ведро в ртутной глубине неслышно покачивается, поплескивает, поплясывает.