С шутками незаметно добрались до леса. На опушке его стоял высокий дуб. Он был разбит молнией и обуглен. Молния расщепила его могучий ствол, в нескольких местах отодрала от него длинные полоски коры и древесины. Дуб был мертв, пораженный неожиданным и страшным по своей силе ударом.
Владимир Ильич взглянул на дуб и сказал спутницам:
— У нас так не будет.
Он имел в виду революцию. С тех пор много гроз собиралось над страной, много сгущалось туч, били молнии одна сильнее другой, но революция выстояла. «А если не молнией? Если от жучка-точильщика?..»
Дома Владимир Ильич был сосредоточен и молчалив и так и не рассказал о своей встрече с дельцом Вандерлипом…
Да, вооруженным силам и контрреволюции разбить Советскую республику не удалось. Сотни раз неправ Федор Васильевич: справимся. Но предусмотреть всего, конечно, нельзя… Нет таких людей на свете… И удар изнутри — от бюрократов, воинствующих невежд и демагогов, подобных Кавлетову, — возможен. Тут Покровский прав. Теперь Советская власть если и погибнет, то погибнет от бюрократизма, от перерождения. Недооцениваю? Возможно…
Жизнь для Покровского — добро со злом вперемежку. Внимание человека высочайшего духа Ленина — и сопротивление ничтожного Кавлетова, уверенного, что сейчас наступило его время; великое благо для народа: мир, земля, свобода — и горящая усадьба, перешедшая ему же, народу; любезность грозного матроса Чекулина — и обыск с незаконным изъятием серебра; необычайный народный подъем, необходимый, чтобы воздвигнуть Шатуру, — и ее пожар…
Федора Васильевича давно уже одолевала какая-то противная слабость. А после путешествия за дровами чуть ли не через всю первопрестольную и тяжелого похода в ВСНХ Покровский слег, не желая себе признаться, что дело может быть серьезным.
В это время к Покровским и зашел наборщик Василий Семенович Ладыгин. Давно Федор Васильевич хотел поговорить с ним, но все как-то не получалось. А теперь самый момент.
— Василий Семенович, посмотрел я ту книжку: первоклассная работа!
— Это какую же?
— Кржижановского…
— A-а! Спасибо! — Лицо наборщика, серое от усталости и недоедания, просветлело. — Между прочим, Ленин тоже остался доволен, потом благодарность прислал.
— Поздравляю. Но как же печатали в замерзшей типографии?
— Да просто…
Василий Семенович получше устроился в кресле, погладил острые колени. Чувствовалось, что ему самому приятно вспомнить, как печатали брошюру.
Кое о чем Федор Васильевич уже знал, например об участии в издании Бонч-Бруевича, кое о чем услышал впервые.
