Было заметно, что страшная усталость или какое-то недомогание скрутили Покровского. Он не спеша прошел к креслу и сел, тяжело упершись руками в подлокотники.
Шатура удивила Покровского. Он увидел поистине народную стройку. «Пожалуй, так дело пойдет…» Ему тоже захотелось работать. Надо было работать…
И Федор Васильевич пришел в ВСНХ. Но там с ним говорили так, что он почувствовал себя врагом.
Больно ранила Покровского не сама грубость и отношение к нему, человеку, в общем, из проклятого прошлого, сколько другое: и с такими чиновниками Ленин думает утвердить торжество справедливости и разума! Федор Васильевич решил отнюдь не живописать прием, оказанный ему в ВСНХ, быть посдержанней в оценке обстановки вообще. И, конечно, не рассказывать про обыск… Безусловно, Ленин заставил бы исправить допущенную другими ошибку, строго наказать виновных, но нельзя же, чтобы все — Ленин, Ленин, Ленин! Но, приняв такое решение, Покровский не удержался:
— Мне не верят, — сказал он. — Республике, говорят, не хватит контролеров, если пролетариат будет брать к себе на работу таких господ, как я. А тут еще эта шуба!
Федор Васильевич с неприязнью посмотрел на свою шубу и ухмыльнулся.
— Шуба, конечно, вздор! — заметил Владимир Ильич, садясь в кресло. — Но согласитесь: кому-то эта шуба напоминает о помещике, который торговал крепостными или травил собаками, кому-то о фабриканте, заставлявшем работать шестнадцать часов в сутки. Все поднялось: и месть, и неприязнь к угнетателям, и низменные чувства у некоторых, а главное-то, Федор Васильевич, главное — вера в хорошую жизнь на земле, в человека, в себя! Впрочем, оставим это… Где такие прыткие, с кем вы разговаривали?
— В ВСНХ, Владимир Ильич…
— В ВСНХ… Фамилии у них есть? — Ленин взял карандаш.
— Наверняка. Все как у людей. Но вы думаете, я помню? Бесполезное занятие: несть им числа!
— Есть им число, Федор Васильевич. Есть! Постарайтесь припомнить!
Федор Васильевич стал перебирать:
— Огурцов… Таранкин… Похлебкин… Нет, не то! Говядкин… Котлетов!
— «Котлетов»… «Котлетов»… Что-то знакомое. Может быть, Кавлетов? — вспомнил Ленин.
— Вполне возможно…
— И один?
— Если бы один…
— Почему мне ничего не сказали? — строго спросил Ленин и встал.
— Не нажалуешься, Владимир Ильич. Все будут жаловаться — вас и на год не хватит.
Ленин заложил руки глубже в карманы и остановился перед Федором Васильевичем:
— Так ли? Неужели все так катастрофично? Неужели я вижу не все, Федор Васильевич?!
