— Это неизбежно, — подтвердил Ленин. — Немалые жертвы. Но во имя чего? Есть ли этому оправдание или нет?
Они помолчали. Их мнения по основному вопросу не сходились.
— Мистер Уэллс, — наконец сказал Ленин, — я с удовольствием читал ваши романы, когда был помоложе, и с удовольствием перечитываю теперь.
Уэллс признательно наклонил голову:
— Спасибо.
— Читая вашу «Машину времени», я понял, что человеческие представления созданы в масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический потенциал, развиваясь, никогда не перейдет земные пределы. Но ведь он перейдет их?
— Нет никакого сомнения.
— Я так же, как и вы, убежден в этом. — Ленин обрадовался. Ему было приятно, что большой писатель и мыслитель разделяет его веру в будущее науки и техники. Владимир Ильич оживился, глаза его заблестели, и он продолжал: — Технический потенциал перейдет земные пределы, и мы сумеем установить межпланетные связи. И тогда, — Ленин дружески улыбнулся, — мы проверим: правильно ли вы, мистер Уэллс, описали Марс и марсиан.
— Боюсь, я не выдержу такого экзамена, — серьезно сказал Уэллс.
— Подумать только! Люди на Марсе! Мы с вами разговариваем об этом как о реальности.
— Вы сказали: мы установим межпланетные связи. Кого вы имеете в виду?
— Передовую страну. Не только страну передовых ученых и техников, но и страну передового общественного устройства.
Уэллс опустил косматые брови и облегченно вздохнул.
— Установив межпланетные связи, — продолжал Ленин, — нам, пожалуй, придется пересматривать наши представления о мире.
— Это будет в высшей степени занятная работа, — заметил Уэллс.
— Возможно, пересмотрена будет и ценность самого человека. Сейчас человек единственное мерило всего сущего, нас не с кем сравнить. «Человек есть мера всех вещей». Это революционное для своего времени положение выдвинуто еще в пятом веке до нашей эры.
Ленин сделал паузу.
— Но когда во «все вещи» будет включена такая вещица, как вселенная, жизнь на других планетах, их обитатели, человеку придется пересматривать и это великое и когда-то революционное положение… В самом деле, в стране лилипутов Гулливер чувствовал себя великаном, а в стране великанов — лилипутом. Мы еще нигде не были, ни с кем себя не можем сравнить. Может быть, мы самые развитые, самые сложные организации белка, а может быть, и не так, мистер Уэллс? Не об этом ли напоминает нам великий Джонатан Свифт?
— Затрудняюсь ответить, но нам подобные существуют наверняка.
